обозреватель
Как много говорилось в последние годы о том, что внешняя политика России формируется не в МИДе, а в иных структурах: в администрации президента, в Совбезе, в Службе внешней разведки, в ФСБ, в Министерстве обороны... Некоторые видели в этом чуть ли не личную слабость министра либо знак недоверия к нему со стороны президента. Думается, дело в ином.
Если вдуматься, российская ситуация мало чем отличается, скажем, от американской. Ведь и госсекретарь Колин Пауэлл скорее служит визитной карточкой администрации, а реальные решения принимаются в Пентагоне, в ЦРУ, в иных силовых ведомствах. И это вовсе не знак недоверия президента Буша к своему госсекретарю. Просто, как показывает история XX — начала XXI века, значимость и вес главы МИДа определяются не столько его личными качествами, сколько целями внешнеполитической деятельности государства и характером стратегических партнеров и противников.
Взять хотя бы времена второй мировой. Кто были истинными полпредами и национальными героями в любой из воюющих стран? Уж конечно, не дипломаты, а генералы, сражавшиеся на поле боя. И послевоенная история только подтвердила это. Генералы Дуайт Эйзенхауэр и Шарль де Голль стали президентами. Маршалу Жукову повезло меньше, но, кто знает, повернись колесо истории чуть-чуть иначе — все могло бы быть. Он, во всяком случае, явно стремился к тому, чтобы возглавить страну. За что и был "съеден".
Но закончилась "горячая" война, наступила холодная. Вот тут-то и настал звездный час дипломатии. Про Генри Киссинджера или Андрея Громыко никто никогда не скажет, что они были оттеснены от принятия важнейших внешнеполитических решений. Да вспомним и времена не столь отдаленные, когда в середине 90-х в отношениях России с Западом наметилось новое похолодание. Евгений Примаков и Мадлен Олбрайт по степени влияния на внешнюю политику мало в чем уступали своим великим предшественникам.
Но с началом третьего тысячелетия все в мире полетело вверх тормашками. Вдруг (впрочем, так ли уж вдруг?) обнаружилось, что старая система союзов и противостояний больше не действует. Обнаружился новый враг — не то чтобы доселе неведомый, но впервые заявивший о себе как о глобальной силе. Враг, которому равно чужды капитализм и социализм, христианство и ислам, демократия и свобода, либеральные идеалы и консервативные ценности. Враг невидимый, не привязанный ни к конкретной местности, ни к каким-либо формальным структурам. Враг, присутствующий везде и нигде,— международный терроризм.
И в этой тотальной борьбе без линии фронта с чуть ли не виртуальным противником на передний план опять выходят не МИДы, привыкшие строить отношения с партнерами на строгих формальных принципах протокола, а силовые ведомства. Но уже не чисто военные, а те, которые сами привыкли работать "везде и нигде". И потому расклад сил как внутри каждой из вовлеченных в эту новую войну стран, так и на международной арене вполне логичен и полностью отвечает реалиям XXI века.