Сценарист Александр Червинский под видом романа издал хулиганский капустник. Легко можно себе представить такую традиционную кинематографическую забаву: сделать героями схематичного боевика или детектива своих коллег. Так, например, веселился Роберт Олтмен в фильме "Игрок", где Джулия Робертс и Брюс Уиллис изображают себя самих, играющих в каком-то примитивном боевике. Еще подобный трюк проделывал Франсуа Озон: его "восемь женщин" не столько изображают детективных героинь, сколько устраивают собственную "звездную" разборку между настоящими Фанни Ардан и Катрин Денев.
Александр Червинский для начала сделал нарезку из давно надоевших сюжетных ходов. Погибший герой "с небес" наблюдает за дележом наследства, а так как в наследство родственникам достался долг в $9 млн, то дальше следует извечная трагикомедия добывания денег. Есть в истории и противостояние двух семейных кланов, убийства, шантаж, слежка, погони и киднепинг. Русская же духовность представлена в самых лучших традициях: "развесистая клюква" из американской экранизации "Доктора Живаго" и символичная барская "dacha" из "Утомленных солнцем". Над таким сценарным буйством задремал бы любой продюсер.Но секрет в том, что все роли здесь исполняют актеры из семейной династии Михалковых. Автор дал им фамилию Николкиных и поселил в поселке Шишкин лес (конечно, оговорив, что все совпадения с реальностью случайны). Основные персонажи — знаменитые братья-режиссеры Алексей и Макс Николкины, их многочисленные жены и дети, а также их отец, Степан Николкин, автор детской поэмы "Тетя Поля" (заслуженному поэту то и дело приписывают стихи Агнии Барто, но это, конечно, его бенефис — именно Степа выбран автором как самый человечный из клана, условно говоря, как Майкл из "Крестного отца"). Игра в "Шишкин лес" не замутнена психологизмом и излишним портретным сходством. Схематичные Николкины в схематичной ситуации — сценарий и сейчас годится для малобюджетного семейного фильма, который крутили бы на Николиной горе.
Алексей Смирнов. Лето никогда. Сибирский послушник. СПб: Амфора, 2004
Видимо, петербургские авторы ведут какой-то свой, тихий и непрекращающийся, диалог с семьей Михалковых. Оммажи Михалковым выходят здесь один за другим: вот и Алексей Смирнов свою повесть назвал "Сибирский послушник" и посвятил "Отцу и сыну". Кажется, споры о последнем михалковском фильме не затихают и до сих пор: в основном неудовольствие выражают знатоки истории. Алексей Смирнов посмотрел на "Сибирского цирюльника" не как на историческое кинополотно, а как на утопический проект о "славном прошлом". И ответить решил соответственно — антиутопией.Где-то в недрах сибирской тайги готовят элитное подразделение курсантов. "Послушников" сохранили как стратегический резерв и золотой фонд нации: они не помнят детства, не представляют внешнего мира, не ведают грубых слов и не знают, что такое мороженое. Все эти качества должны сделать их неуязвимыми в борьбе с мифическим врагом. Но выясняется, что тоталитаризм так быстро в аристократизм не перерождается. Точно так же из имитации "благородной" прозы и "отвязного" трэша не получается новая "золотая" проза. "Послушник" по фамилии Швейцер из сибирского бункера сбегает. Герой познает радость грубого слова, успевает отведать мороженого и совершить непреднамеренное убийство. Но до аристократизма ему все равно еще далеко.