Одним из наиболее сложных навыков в той части нашей работы, которая связана с инвестиционным и торговым режимом для России, является необходимость максимально точно отделять эмоциональное и фактическое воздействие происходящего на реальность. При этом было бы очень просто игнорировать эмоциональную составляющую новости и оценивать только фактическую сторону, но, поступая так, мы бы неизбежно дезинформировали читателей. Проще всего можно было бы иллюстрировать происходящее динамикой экономических прогнозов на второй-третий кварталы 2020 года, связанных с российской ситуацией вокруг COVID-19 и локдаунами, впрочем, мы и так это постоянно делаем. Но на прошлой неделе открылся еще более показательный кейс: ЕС согласовал пакет санкций, связанных с отравлением в РФ Алексея Навального, и разницу между двумя составляющими смотреть даже интереснее.
Фото: Дмитрий Лебедев, Коммерсантъ
Фото: Дмитрий Лебедев, Коммерсантъ
В фактической составляющей санкционного пакета ЕС на деле нет почти ничего, что имело бы отношение к экономике. Невозможность для главы ФСБ Александра Бортникова, первого заместителя главы администрации президента Сергея Кириенко, одного его подчиненного, полпреда президента в Сибири и двух замминистра обороны посещать Евросоюз, равно как и иметь там недвижимость и банковские счета, в принципе имеет для экономики такие же последствия, как популярные в 2014 году запреты в кафе на подмосковных трассах обслуживать Барака Обаму. Примерно то же можно констатировать в отношении ограничений европейских операций ГосНИИОХТ — если бы они обнаружились, видимо, это было бы поводом для возбуждения уголовного дела не в ЕС, а в самой РФ. Юристы предельно категорично отвергают возможность неформальных «санкций по аналогии» — так, например, структур «Росатома», ранее долго возглавлявшегося Сергеем Кириенко, ситуация не коснется, как не затрагивала она их и ранее. Да и в целом то, что мы знаем о санкциях последние десять лет, причем как со стороны США, так и в ЕС (и Японии, и Канады, и Австралии): они очень точно соответствуют тому, что в них объявлено. Тренда на неофициальное расширение их на практике обнаружить не удалось никому: происходит то, что написано, но не более того.
При этом игнорировать эмоциональную составляющую санкционных действий нельзя. Она отлично видна в динамике фондовых рынков, в курсе рубля и трендах рынка ОФЗ, в скорости переговоров и тщательности due diligence в отношении любых российских активов. Сделки в итоге происходят (в рамках буквы законов ЕС, США, третьих стран). Однако рынок не механизм и состоит из людей — они часто политизированы, в том числе в прогнозах, склонны переоценивать риски и не склонны к рискам неопределенным. В итоге ожидание санкций на инвестпроцессы влияет, видимо, даже сильнее, чем сами санкции. Но до, а не после: когда они вводятся, как ни странно, все становится яснее.