выставка архитектура
В Эрмитаже открыта выставка "От мифа к проекту. Влияние итальянских и тичинских архитекторов в России эпохи классицизма". Она — вдвойне юбилейная: посвящена 300-летию Петербурга и 200-летию вхождения кантона Тичино в Швейцарскую Конфедерацию. Комментирует АННА Ъ-ТОЛСТОВА.
История про имперский размах и с имперским размахом: кроме Эрмитажа, участвуют с десяток крупнейших музеев России, Швейцарии и Италии, а также частные собрания; курируется все на высшем уровне, по крайней мере, со швейцарской стороны. Это и понятно: зодчество для Итальянской Швейцарии (она же кантон Тичино) — предмет национальной гордости и экспорта. На рубеже XVIII-XIX веков — успешного: швейцарцы Луиджи Руска и Доменико Жилярди с легкостью трудоустроились в обеих столицах. На рубеже XX-XXI веков — уже не столь успешного: у швейцарца Марио Ботты с Мариинкой, к примеру, не заладилось.
Впрочем, Швейцария и ее архитектурная гордость здесь не главное. На самом деле это история про манию итальянского величия, которой Петербург болел всегда, но со времен Екатерины II до времен Александра I — в острой форме. Воображал себя то "Северным Римом", то "Северной Венецией". Лихорадочно пролистывал римские увражи Джованни Батиста Пиранези и Роберта Адама в поисках у себя аналогичных архитектурных симптомов. И при вскрытии из петербургского чрева посыпались чертежи, планы, фасады, разрезы — с портиками, колоннадами и арками, все, как прописано Витрувием, Андреа Палладио и Джакомо да Виньолой.
Античность царила везде, итальянская эпидемия шла отовсюду: из Парижа, из Лондона, из самого Рима, где интернациональная команда зодчих облазила, обмерила и зарисовала каждый угол. В принципе можно было перенестись в край лимонных рощ в цвету, не покидая стен Императорской Академии художеств: изучать антики по мастерским моделям из пробкового дерева, зубрить виньоловские ордера. Можно было съездить в Англию, чтобы там заразиться самым строгим палладианством, так что когда Джакомо Кваренги строил дворец под названием "Английский", то понимали это в том смысле, что более итальянского и быть не может. Антонио Ринальди, Джакомо Кваренги, Виктор Бренна, Карло Росси, Жан Батист Мишель Валлен-Деламот, Шарль Луи Клериссо, Жан Тома де Томон, Чарлз Камерон, Василий Баженов, Иван Старов, Николай Львов, Андрей Воронихин — все они римляне. Таврический дворец, Михайловский замок, Казанский собор — все это итальянская архитектура.
Трансплантацией Италии в Россию занимались в государственных масштабах. Кое-что пересаживали целиком, как лоджии Рафаэля — из Ватикана в Эрмитаж, только ввиду климатических несоответствий их пришлось застеклить. Чтобы средиземноморский рай не портить видом сугробов, во дворцах насадили зимних садов, стены завесили солнечными пейзажами Гюбера Робера. Иногда масштабы задуманных пересадок пугали саму императрицу: Шарля Луи Клериссо с мегаломанским проектом Античного дома для Царского Села освистали, а Василий Баженов, замахнувшийся было перепланировать Кремль в классическом духе, дабы идею Третьего Рима показать наглядно, получил высочайший нагоняй. Между тем Северный Рим, обряжаясь в античный костюм, весь покрылся строительными лесами: на лесах изобразил себя Доменико Адамини, специалист по водружению колонн — Исаакиевского собора и Александровской; на лесах последней как раз и сидел Григорий Чернецов, рисуя знаменитую панораму Дворцовой площади. В сущности, все эти торжественные панорамы, гигантские макеты и расчерченные по линейке фасады были лишь декорациями для одного большого государственного театра, каким стал Петербург эпохи классицизма. Декорациями к спектаклю о величии новой империи. Оттого-то фантастическую архитектуру оперных задников Пьетро Гонзаги так легко принять за списанную с натуры.