фестиваль театр
В рамках юбилейной программы фестиваля "Золотая маска" прошли гастроли литовского театра Meno Fortas, который привез в Москву все три шекспировских спектакля Эймунтаса Някрошюса — "Гамлет", "Макбет" и "Отелло", в разные годы становившиеся лауреатами российской национальной театральной премии. О том, как они выглядят сегодня, рассказывает МАРИНА Ъ-ШИМАДИНА.
Имя Эймунтаса Някрошюса, одного из самых скромных и непубличных режиссеров нашего времени, помимо его воли стало брэндом посолиднее "Золотой маски". Если вы не были на спектаклях Эймунтаса Някрошюса, в ближайшее время вы не сможете поддержать разговор в приличном обществе. Такое впечатление окончательно сложилось после трехдневных гастролей театра Meno Fortas, вызвавших, как обычно, сумасшедший ажиотаж. Несмотря на дополнительный заслон, выставленный перед входом в Театр Моссовета, на сцене которого проходили гастроли, непонятно как проникавшие внутрь безбилетники не умещались на ступеньках в проходе и разве что не свисали с люстр.
Масла в огонь подлил и сам Эймунтас Някрошюс, пообещавший на пресс-конференции в скором времени снять с репертуара "Гамлета". Спектаклю уже десять лет, и, как сказал сам режиссер, "актеры стали играть без огня в глазах". К тому же "Гамлет" был поставлен в переломные, "вывихнутые" годы и в наше относительно благополучное и конформистское время потерял былую остроту. И если спектакль в скором времени действительно снимут, московские зрители станут одними из последних, кто видел целиком всю шекспировскую трилогию, которая, хотел того режиссер или нет, стала восприниматься как единое целое — этакий трехсерийный театральный блокбастер "Огонь, вода и медные трубы".
Но и кроме шуток, эту трилогию можно рассматривать как единое художественное произведение с особым, многократно описанным театральным языком, смысловыми единицами которого становятся первичные грубые и осязаемые материи — вода, огонь, камни, железо, и особым способом строения спектаклей. В пересказе Эймунтаса Някрошюса действие шекспировских трагедий разворачивается в абстрактном "когда" и очень конкретном "где". Детали, отмечающие место событий, задают тон всей постановке. В "Гамлете" сыплющая с неба снежная морось, завывания вьюги, лохматые шубы придворных и вся суровая аскетичная сценография создают ощущение дикой языческой северной страны. Отсюда и камертон спектакля — глыбы льда, которыми Призрак морозит тело сына так же, как проклятые вопросы и потусторонние загадки заставляют цепенеть его душу. В "Макбете" дело происходит в глухой провинции: крики и шум крыльев гусей и прочей домашней птицы превращают трагедию из жизни королевских особ в притчу о простом смертном, не устоявшем перед греховным соблазном. "Отелло" целиком построен на шуме морского прибоя, что и оправдывает общий курортный колорит спектакля, и наглядно иллюстрирует слепую силу стихии бушующих человеческих страстей.
Есть у этой трилогии и свой сквозной сюжет — история о гибели мира, о конце времен,— только хронологически вывернутый наизнанку. Эймунтас Някрошюс показывает свои спектакли в порядке их создания — от "Гамлета" до "Отелло". Но если рассматривать трилогию как единое целое, более логичной была бы шекспировская хронология: "Гамлет", "Отелло", "Макбет". Или даже "Отелло", "Гамлет", "Макбет". Последний спектакль трилогии, "Отелло", оказался самым легким, воздушным и простым, как и сама шекспировская пьеса, в которой мир еще прочен и справедлив, а трагедия — лишь частный случай, результат человеческой слепоты. В "Гамлете" этот мир трещит по швам: загробный холод смертельным ядом проникает в него, отнимая последние крупицы человеческого тепла, сосредоточенные в детях — Гамлете и Офелии, которые и в этом царстве тьмы продолжают играть и любить. В "Макбете" инфернальные силы в облике трех хорошеньких легконогих смешливых ведьмочек уже полностью завладели небом и землей. И человек даже не пытается противостоять им. Слова Макбета "эти предсказания ни к худу, ни к добру" переданы безымянному голосу, который отстраненно звучит за сценой, как глашатай последней истины, безразличной к нравственным категориям. Полная человеческая обреченность гениально выражена в последней сцене спектакля, когда над обезглавленным Макбетом и всеми остальными героями спектакля, превратившими сцену в сплошное кладбище, звучит молитва Miserere. Но обращена она к пустым небесам, рухнувшим на землю в виде россыпи тяжелых булыжников. Прямой слепящий свет прожектора, направленный в зал, говорит о том, что этот жалобный и одновременно возвышенный обреченный плач — по всем нам. После такого финала, заставляющего весь зал содрогнуться, не хочется смотреть ничего другого как минимум в течение месяца. И это еще один аргумент в пользу того, чтобы завершать трилогию "Макбетом". И против того, чтобы открывать ею "Золотую маску". Поднимая рейтинг фестиваля, она и спустя десять лет после создания первого спектакля не оставляет другим театрам никаких шансов.