фестиваль
Театр балета Бориса Эйфмана, первый гость юбилейной программы фестиваля "Золотая маска", завершил свои гастроли на Новой сцене Большого театра балетом "Красная Жизель". Самому успешному творческому проекту Бориса Эйфмана в который раз дивилась ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА.
"Это самая лучшая и дорогостоящая постановка в моей жизни",— заявил хореограф перед премьерой "Красной Жизели" и действительно за семь истекших лет ничего более эффектного не поставил. Именно "Красная Жизель" привлекла в балет армию российских неофитов и именно она сделала хореографу имя на Западе, обеспечив регулярные гастроли труппе Бориса Эйфмана на годы вперед. Этот балет, основанный на реальных фактах биографии балерины Спесивцевой, вывел формулу коммерческого успеха. Формула универсальна, от качества хореографии не зависит, состоит из точно дозированных приемов и сюжетов, давно опробованных другими видами искусств, так что даже удивительно, почему до сих пор ни господин Эйфман, ни его коллеги не поставили изготовление подобных балетов на поток.
Сюжет "Красной Жизели" замечателен и синтезирует сразу несколько беспроигрышных тем. Героиня — балерина бывшего императорского театра, что дает возможность показать публике тайны закулисья: контуры балетного класса, очаровательные строгости муштры и милые причуды балерин (вроде привычки читать книжки, сидя на шпагате). Герой-любовник — Чекист. Благодаря ему вечный мотив красавицы и чудовища получает политическую окраску с эстетическим оттенком: влюбленный злодей ломает точеные линии балерины точно так же, как Власть калечит Искусство. Для усугубления кошмара большевизма вводится картина разгула пролетарской черни, сцена насилия чекистами балерин (в результате чего нежные создания в белых тюниках приучаются маршировать и отдавать честь) и эпизод мордобоя, которому подвергают балетного Учителя прямо на балетном станке. Уже этого было достаточно, чтобы западные критики признали господина Эйфмана "хореографом ХХI века".
Но хореограф припас и более актуальные темы. Чудовище отпускает свою красавицу в эмиграцию — в Парижскую оперу, что позволяет ввести в спектакль насущную тему гомосексуализма. Глава тамошней труппы — прекрасный гей, танцовщик и хореограф (впрочем, его класс Борис Эйфман представляет более чем убого — вероятно, из патриотизма). Не разобрав истинной природы нового Партнера, балерина неосмотрительно в него влюбляется. И получает страшный удар, когда ее избранника уводят (программка обозначает разлучника тактичным эвфемизмом Друг, а господин Эйфман весьма целомудренно рисует мужские взаимоотношения, лишь однажды позволив Другу помассировать ляжки и чресла Партнера). Следом для разрядки вводится дивертисмент салонных танцев (нехитрый чарльстон и прочие развязности, изображенные в духе "их нравы") — Балерина пытается забыться в вихре разгула. Тут ее настигает призрак Чекиста: адажио с его мертвой головой, высовывающейся из дыры в черном заднике, прекрасный образчик балетного хоррора.
Для снятия стресса подуставший сочинять господин Эйфман предлагает дайджест первого акта настоящей "Жизели": по легенде, признаки сумасшествия проявились у Ольги Спесивцевой во время исполнения этого балета. Щадяще урезанный классический текст позволяет зрителям расслабиться ровно настолько, чтобы с новыми силами облиться слезами во время прощального дуэта безумной Балерины с Партнером, на время презревшим свою ориентацию. Финал тоже щемящий: в лабиринте зеркал балерина находит щель, чтобы окончательно ускользнуть от тяжелой жизни.
Жестокая мелодрама "из жизни великих", приправленная политико-эротическим соусом, с душой исполненная артистами (Вера Арбузова в главной партии просто неподражаема), не может не пробрать зрителя. Разве что циничная молодежь да эстетствующие снобы останутся глухи к народному балету. Корреспондент Ъ имела удовольствие наблюдать, с какой детской непосредственностью следил за перипетиями сюжета министр обороны Сергей Иванов: расплывался в умиленной улыбке, созерцая балеринок в классе; хмуро покусывал палец на большевистском терроре; взволнованно приоткрывал рот в сценах безумия. А в финале аплодировал и после закрытия занавеса. Трогательно до безумия.