премьера театр
На сцене Театра наций начались гастроли ташкентского театра "Ильхом" под руководством Марка Вайля. Оба спектакля, привезенные в Москву, "Подражания Корану" и "Свободный роман", поставлены по произведениям Пушкина. О первом из них рассказывает РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ.
Интересные театральные спектакли бывают двух видов. Одни рождены ясной концепцией и четким осознанием задач, какими бы сложными они ни были, а вторые, напротив, смутным, не до конца ясным, но мучительным творческим раздражением. "Подражания Корану", безусловно, относятся ко второй категории. Это тот случай, про который говорят: тут не только нет ответов и решений, тут даже не задать вопросов. Но чтобы понять контекст, надо знать не только всемирную хронику новостей, но и частную судьбу театра, основанного в середине 70-х годов в Ташкенте. Театра русскоязычного, только ценой огромных усилий пережившего всякие периоды национальных и религиозных "возрождений".
Собственно религиозные проблемы режиссера Марка Вайля интересовали мало. Кажется, и для Пушкина священная мусульманская книга не была объектом пристального идеологического внимания. Он скорее ставил проходной поэтический эксперимент, пробовал поиграть формой, резвился "от делать нечего". Господин Вайль тоже играет — открытость сценического приема составляет природу его режиссуры,— но мрачно и даже отчаянно. "Подражания Корану" он соединяет на сцене не только с сурами собственно Корана и еще несколькими текстами, звучащими на узбекском языке, но и с пушкинским "Пророком". Именно это становится для спектакля решающим обстоятельством: потому что появление персонажа, который назван "пророк", влечет за собой появление персонажа "лжепророк" и компании человеческих типов, то есть тех, кто и создает пророков и лжепророков,— девушка из ночного клуба, молодой мужчина, немолодой мужчина, дебютантка, курильщик.
Но главный среди них все-таки не интерпретатор (или лжеинтерпретатор) высших замыслов, а автор собственных — поэт. Повадками и внешностью он больше похож на рок-музыканта, и здесь, по всей видимости, снимает некий фильм. Даже хлопушка со съемочной площадки задействована. (Не надо, думаю, разъяснять требуемые от зрителя ассоциации: свобода творчества, противостоящее как догмам религии, так и законам человеческой стаи, и т. д.) Прямо на сцене установлена видеокамера, и лица актеров время от времени увеличиваются на заднике из шести белых экранов; там же появляются различные видеофрагменты — то земля под пушкой едущего танка, то ядовито-голубое облачное небо, то пульсирующее человеческое сердце. Кроме того, в спектакле много живой музыки и экспрессивных танцевальных интермедий — физическая подготовка и пластика у актеров "Ильхома" отменная.
Словом, "Подражания Корану" выстроены по законам мультимедийного театрального проекта 90-х годов, которые в ташкентском спектакле легко уживаются с приемами поэтического театра, утвердившимися едва ли не в 60-е. Это становится понятно в первые минуты спектакля, когда персонажи по заданию поэта-фильммейкера читают на камеру первую строчку "Пророка". Так поступают и дальше, по нескольку раз повторяя одни и те же фразы, пробуя текст на неожиданные интонации, на сочетание букв, на химию звуков и выстраивая сценическое действие то в рифму, то в пику словам.
Любая едва возникшая личная тема тут приносится в жертву коллективному движению и принципу синтетического монтажа выразительных средств. Кажется, не стоит и пытаться понять "литературное" содержание сюжета, сложенного из перетекающих друг в друга сюжетиков. Себе дороже выйдет, потому что устанешь от напряжения, а ничего так и не сложится. Общий настрой тут важнее истории. А настрой, мне показалось, отчаянный и безнадежный. Сильный, красивый голос сопровождающего спектакль восточного сказителя (Шавкат Матьякубов) если и способен у кого-то вызвать умиротворение, то не в сегодняшнем московском зале. "Подражания Корану" — это спектакль-катастрофа. Потому что мир, который в нем воплощен, уже поражен внутренним распадом. Цельному мировоззрению пока еще можно "подражать", но обрести его уже точно невозможно. Так что фильм в спектакле так и не будет снят — в финале на экране замельтешит серая рябь, свидетельствующая об отсутствии сигнала извне.