фестиваль балет
На Новой сцене Большого театра в рамках предъюбилейной программы "Золотой маски" продолжаются гастроли Театра балета Бориса Эйфмана. Петербуржцы представили "Русского Гамлета", знакомого москвичам по постановке Большого театра. ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА, четыре года назад отчаянно клеймившая спектакль за китчевость и пошлость, встала на путь плюрализма.
О вкусах, как известно, не спорят. Это только некоторым кажется, что "пошлость" — это когда под "Лунную сонату" прекрасный голый юноша (в бандаже) прижмется щекой к животу прекрасной девушки (в изящном корсете) на фоне трепещущего голубого полотна, а в момент любовной кульминации пара исчезнет за этой голубизной, чтобы дальнейшее предстало перед публикой в виде "театра теней". А многие чувствуют здесь самую настоящую красоту. И только часть зрителей считает, что использовать трон в качестве гинекологического кресла — вульгарно и примитивно. Для большинства это — внятная иллюстрация нравов екатерининского двора.
Народный артист Борис Эйфман более чем кто-либо имеет право называться таковым. Он действительно творит для народа. Для тех, кто, попав в балет, с удивлением обнаруживает, что это — не малопонятные и довольно скучные манипуляции конечностями, которые нужно терпеливо пересидеть, чтобы почувствовать себя культурным человеком, а энергичное действие — почти театр, только без слов. Ведь посмотрите на жалкие сюжеты так называемых классиков — либретто какого-нибудь "Лебединого" запросто укладывается в три малологичные строки. А в "Русском Гамлете" событий (и каких!) не пересчитать: и Петр III пьяно насилует свою жену с помощью собутыльников; и Фаворит, совершив госпереворот, втыкает пику в живот императору; и императрица травит сына — публично бьет по щекам и по попе; и жена Павла плетет заговор, попутно занимаясь любовью с Фаворитом. А еще и парады женского батальона "преображенцев", и Мальтийский орден, и оргии при распутном екатерининском дворе, и Призрак отца, и череп бедного Йорика, и "мышеловка" — да всего не перечислишь. И ведь все понятно без либретто. Вот проведет Павел вдоль глаз руками с расставленными пальцами — сразу ясно, что прозрел. Или обхватит императрица ногами спинку кресла — и ежику понятно, что власть ей дороже секса. Или упадет жена Павла с трехступенчатой пирамиды, выстроенной из тел придворных,— только слепой не поймет, что она низверглась с вершин власти.
Причем танцами ради танцев господин Эйфман свою публику не утомляет — у него все по делу. Язык его лапидарен и внятен — сплошь лозунги и слоганы, этакая по-большевистски энергичная демагогия. Вместо восклицательных знаков — жесты. Сожмет, скажем, императрица руку в кулак — "Вся власть!" ну только что не Советам. Из-за дробности эйфмановского текста (прыжок — падение — ногой вверх — в живот рукой — пируэт — мимическая гримаса) чрезвычайно трудно судить о достоинствах исполнителей — таких, как чистота танца или владение техникой. Поэтому многие профессионалы заодно с народом обожают его хореографию. Танцовщикам незачем изощряться в классических па, а танцовщицы на пуанты встают только по крайней необходимости. Зато все чувствуют себя подлинными артистами.
Видимо, именно это и привлекло в "Русский Гамлет" Эгле Шпокайте, литовскую балерину и актрису Эймунтаса Някрошюса. Она очень старалась передать сложный внутренний мир Екатерины. Ее роскошный подъем, трогательная щиколотка, ломкие линии помогли смикшировать вульгарность танцязыка этой развратницы. Но по амплуа актриса скорее Офелия, чем Гертруда, так что в образ похотливой властолюбицы вжилась только наполовину. Не тянет на инфантильного неврастеника и Алексей Турко — решительный и довольно темпераментный танцовщик. Его Павел особо нехорош в розовой юности — когда изображает непосредственность и корчит личико обиженного ребенка. Гораздо органичнее он выглядит в финале — тут можно драться с Фаворитом и топтать любимую мамашу. Самым цельным получился Фаворит — опытный Альберт Галичанин давно поднаторел на ролях эйфмановских жизнелюбивых мерзавцев.
Но как бы ни ковырялся в актерских трактовках придирчивый критик, все исполнители во главе с хореографом встретили самый горячий прием публики. К которому с легкой душой присоединилась и корреспондент Ъ, грубо клеймившая эйфмановского "Гамлета" после премьеры в Большом в 2000 году. Ничего в этом не было личного, просто тогда существовала реальная опасность, что стиль господина Эйфмана (по аналогии с господами Церетели и Михалковым) объявят официальным. Хореографу как раз дали Государственную премию, западные критики носили его на руках, тогдашний глава Большого Владимир Васильев счел его "лучшим хореографом современности" — словом, намечались все признаки обретения "нового Григоровича". События развернулись по-иному: руководителя Большого сместили, ставку сделали на западных хореографов, вовремя подросли и свои, молодые. Продукция господина Эйфмана осталась достоянием его личной труппы. И это прекрасно. Ведь кто-то должен нести балетное искусство в массы.