выставка дизайн
В Вене в Музее декоративно-прикладного искусства (МАК) открылась выставка "Цена прекрасного", посвященная столетию Венских художественных мастерских. Это было одно из первых объединений дизайнеров ХХ века, которое решило начисто изменить мир. История мастерских показывает: кто первым начинает менять, тому лучше всех. Он не так далеко заходит. Из Вены — ГРИГОРИЙ Ъ-РЕВЗИН.
В квартирах Москвы и Петербурга 60-х годов время от времени встречались (иногда встречаются по сию пору) мебель и посуда, вывезенные с Западной Украины — из Львова, Черновцов, Бучача, Тернополя, из городов и местечек, где еврейский вопрос был окончательно решен в 1943-1944 годах. Этот предметный ряд сразу узнаешь — он одновременно и авангардный, и какой-то уютно-буржуазный. Столы черного дерева, вроде бы кубистические, но вместе с тем и с ящичками и полочками вовсе не для "Дела #", а, скажем, для бриллиантовых запонок. Буфеты вроде бы и без скруглений, но с фигурными стеклами. Или вообще, туалетный столик — конечно, авангардный, конечно, кубистический, но туалетный столик!
Счастливые обладатели этих вещей говорили мне, мол, что вы хотите, это не конструктивизм, это ар-деко. Но, как выяснилось, это никакое не ар-деко. Хотя это действительно обстановка аристократии и буржуазии Румынии, Венгрии, Чехословакии, Словении и примкнувшим по Брестскому миру территорий Западной Украины, но это не местные мастера. Это Венские мастерские, которые заполнили собой в 20-30-е годы всю Восточную Европу и исчезли, почти не оставив следа в респектабельных энциклопедиях дизайна ХХ века.
Мастерским исполнилось 100 лет, и поэтому в МАКе проходит грандиозная выставка. На ней больше тысячи предметов: мебель, посуда, ювелирка, скульптура, интерьеры, одежда и т. д. План экспозиции устроен в виде двух пересекающихся букв W (Wiener Werkstatte — Венские мастерские), что символично при взгляде с самолета и очень неудобно для рассматривания, но это единственный след современного авангарда в экспозиции. В остальном — идеальные витрины, заполненные очень острыми и очень изысканными вещами.
Мастерские основал Йозеф Хоффман, один из величайших и явно недооцененных дизайнеров ХХ века. Масштаб этого человека был не меньше, чем у "отцов авангарда" — Корбюзье, Миса ван дер Роэ и Фрэнка Ллойда Райта. Он перекроил весь предметный мир — от пуговиц до общественных интерьеров. Он придумал современные ножи и вилки, электрические чайники и электрические камины, кресла, спальни и буфеты и много-много всего другого. Во всех вещах поразительным образом опознается его стиль — соединение простой прямоугольной геометрии с изяществом еле заметных курватур, сообщающих вещам вкус роскоши. И он создал работающую структуру, которая на протяжении 30 лет обслуживала своими изделиями или дизайнерскими решениями половину Европы.
Даже удивительно, сколько всего вышло из этих Венских мастерских. Не только "конструктивистские" металлические стулья из гнутых трубок. Не только "оттепельные" бокалы в форме сложных цветков из синего и желтого стекла. Не только "брежневские" серебряные чайные и кофейные наборы геометрических форм с фактурой серебра "под шубу". Еще и "сталинские" фарфоровые статуэтки спортсменов и пролетариев. И даже хипповские "фенечки" — сумочки из дерюжки с вышитыми солнышком и травкой и цветочки из раскрашенного в пастельно-нежные цвета войлока, которые в 80-е годы прогрессивные девушки привозили из Литвы с праздника Казюкас.
Отличие Венских мастерских от всех остальных дизайнерских объединений ХХ века в том, что они образовались очень рано. Не после первой мировой войны и революции, не после мирового пожара, когда дизайнеры стали рисовать быт нового человека "с нуля", но еще в спокойнейшей атмосфере Вены начала XX века. Где, конечно, усилиями доктора Фрейда уже открылись пренеприятнейшие обстоятельства человеческого подсознания, где страдал в бюрократическом абсурде Франц Кафка, где Густав Климт и Эгон Шиле уже открыли, какая гадость это обнаженное женское тело, где, в конце концов, гулял по прекрасным паркам, в которых всю весну танцуют вальсы, молодой Адольф Гитлер, но где, с другой стороны, еще вовсю был жив дух уютной буржуазной Европы XIX века. Поэтому всю продукцию Венских мастерских просто приятно держать в руках. Взяв посуду, спроектированную Хоффманом, кухарки не начинают думать об управлении государством, но получают удовольствие от процесса приготовления пищи и сервировки стола.
Глядя на эту продукцию, недоумеваешь только, как им с их культом хорошего вкуса и уюта, с их буржуазностью удалось продержаться аж до 1930-х годов в условиях рухнувшей империи и перманентного бунта 20-х. И тут выясняется забавнейшее обстоятельство. Оказывается, все это искусство в начале века было страшно оппозиционным и эпатажным. Йозеф Хоффман выстроил банковское здание прямо напротив Хоффбурга, городской резиденции кайзера, и кайзер велел никогда не открывать шторы в своих апартаментах, чтобы этого не видеть. Сейчас уж не поймешь, что так его расстраивало в респектабельнейшем здании, где располагается главный офис Райффайзенбанка, но тогда это была пощечина кайзеру.
Равно как и невозможно понять, почему, собственно, тонетовские "венские" стулья являлись символом духоты и макабрического абсурда бюрократической империи, а кресла Хоффмана — символом свободы и раскрепощенности. Но воспринималось это тогда именно так. Более того, с падением империи Франца Иосифа это искусство ощутило себя таким же искусством победившего класса, как авангард у нас,— с той разницей, что это было искусство победившей буржуазии, а не пролетариата. И этого запала хватило еще на 20 лет.
Наверное, если бы в России победила не Октябрьская, а только Февральская революция, то русский ВХУТЕМАС — художественные мастерские — выглядел бы так же. Венцы хотели переделать мир, но зашли в этом вопросе не так далеко, как в СССР. Вглядываясь в вещи, никак не можешь сообразить, что же в них было оппозиционного кайзеру. Нет, оппозиционность чувствуется, но не ему. Когда я встречал ту же продукцию Венских мастерских в московских квартирах, то она тоже казалась протестом. Против экспериментальной мебели из ДСП, против алюминиевых вилок, ложек и чайников, против пластмассовых мыльниц, против всего послевоенного дизайна, в особенности против предметного ряда макабрической позднесоветской империи, когда соприкосновение с каждым предметом чревато настроением мирового пожара. Кайзера, конечно, жалко, зря они над ним так издевались. Но это протест высокой пробы. Сто лет чувствуется.