В "Новой опере" завершились 3-хдневные гастроли японской труппы Chambre Ouest. На родину Александра Пушкина гости привезли балет "Татьяна" по роману русского классика. ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА без малого три часа умилялась простодушию японцев.
Эту труппу в Москве уже знают. В 2000 году она выступала аж в Большом театре, что выглядело более чем странно: частная компания Юрико Кавагучи и Хироаки Имамуры (причем далеко не первого ряда), выросшая на базе их же частной школы, танцевала по-любительски бесхитростно и по-самодеятельному коряво. Гастролеров не спас и репертуар, настоянный на японских легендах: старобалетные штампы убили всякую национальную экзотику. Так что на кавагучинско-имамурского Пушкина корреспондента Ъ завлек лишь служебный долг да лихой пресс-релиз, обещавший специфическую интерпретацию русского классика — в духе Харуки Мураками. В релизе Онегин именовался "монстром, чье космическое Предназначение и цель остается вообще за пределами человеческого воображения", а Татьяна — "принцессой, которой уже больше нет". Было обещано, что монстр "умело завладеет чувствительными точками Татьяны", что все персонажи, "дойдя до середины, начинают сходить с ума — точно напились допьяна" и прочие экзотические повороты темы.
Скажу сразу — релиз злостно обманул. Японская "Татьяна" оказалась робким пересказом знаменитого драмбалета "Онегин", поставленного хореографом Джоном Крэнко в 1965 году. Скопированы либретто, трактовка, мизансцены — вплоть до расположения сценического реквизита. Слямзить не смогли лишь хореографию — господин Крэнко хоть и не увлекался технологичностью, однако наворотил в дуэтах таких поддержек, что с ними и первоклассные артисты не с ходу справятся, да и кордебалету в его "Онегине" приходится пошевеливаться.
В японской же "Татьяне" героиню исполняет глава труппы Юрико Кавагучи, чей дебют на сцене состоялся ровно сорок лет назад. Поскольку она же (вместе с компаньоном Хироаки Имамурой) числится и балетмейстером, то понятно, что почтенная дама использовала лишь те движения, которые в состоянии исполнить. А именно: два пируэта (это получается не всегда чисто) и арабески во всех вариантах. Балерину отличает малый рост и хрупкое телосложение, поэтому партнеры (Онегин и Гремин) часто и помногу носят ее на руках. И, судя по страдальческому оскалу исполнительницы, как раз в это время "завладевают ее чувствительными точками".
Остальная труппа тоже танцует лишь то, что выучила на уроках своих руководителей (их программа почти не выходит за рамки пятого класса наших балетных училищ). В соответствии с принципами частной школы, где родителям аккуратно предъявляют успехи всех учеников (платят-то все одинаково), в японской "Татьяне" оказалась масса "вставных" номеров для безымянных персонажей. С особой гордостью подается "Гопак" на именинном балу у Лариных (юноша в шароварах даже отваживается на два тура в воздухе), чудно смотрятся мальчики с метлами, сдающие раздел "средние прыжки" на мотив "Девушки-красавицы, подруженьки" из оперы "Евгений Онегин" Чайковского. Мило выглядит мазурка в исполнении дворни Лариных. Обделили танцами лишь несчастную Ольгу (молодая Риса Мацумура) — зато стоило посмотреть, с какой ревнивой придирчивостью смотрела руководительница-Татьяна за ее крошечной вариацией.
"Монстр"-Онегин (Реу Масаки) оказался рыжим рослым парнем, явно робеющим перед строгой начальницей. Отвергал он Татьяну с душевной болью: пресловутое письмо не рвал, за плечики брал осторожно, держался покорно, в глаза не глядел. В этом смысле больше повезло Ленскому (Оусукэ Иноуэ) — ему бояться было нечего, а потому он куда вольготнее и кулаками потрясал, и за сердце хватался, и волосы рвал (правда, с большими турами в арабеск справлялся неважно, зато одно маленькое brise удалось ему на славу).
В этом спектакле вообще много трогательных деталей, свидетельствующих о задушевной любви постановщиков к классическому балету вообще и русской культуре в частности: пейзане Лариных приносят на господский двор снопик сена, перевитый алыми ленточками (привет из "Тщетной предосторожности"); Ленского и Ольгу венчают венками из полевых цветов (салют вставному па-де-де из "Жизели"); гости Лариных дружно поднимают гжелевские кружки в честь именинницы; Татьяна с поклоном принимает у лакея письмо Онегина. Художник спектакля Вячеслав Окунев как мог просоответствовал японскому взгляду на Россию: на заднике написал пейзаж с церквушкой, на просцениуме изобразил березку, за окнами петербургского дома — Петропавловскую крепость, а уж для спальни Татьяны расстарался по максимуму: тут и бревенчатые стены, и дворцовые "французские" окна до полу, и портрет предка на стене и, симметрично ему, золотая Богородица с младенцем.
Публике (я никогда не видела в одном зале столько милых старушек) все три акта очень понравились. Перипетии балетной мелодрамы старушки комментировали в голос, как дома перед телевизором. В финале, когда Татьяна, закутавшись в подаренный мужем шарф, сделала Онегину ручкой, ветеранский бас за моей спиной отчетливо гаркнул: "Вот наша женщина!"