— Я только что получила от него письмо, а его уже нет. Но у меня нет ощущения трагизма. Отличная жизнь, завидная смерть.
Я ему во многом завидовала. Абсолютно четко ориентированный человек, он никогда не тратил время ни на людей, ни на ситуации, ни на съемки, которые лежали вне его вектора движения, и с возрастом это свойство у него только увеличивалось.Стоит посмотреть на его собственные портреты последних лет. Мы увидим, что этот человек становился моложе и красивее с каждым десятилетием. Это был такой обратный эффект. И то же самое с его работами — Ньютон в 60 снимает лучше, чем Ньютон в 50, и Ньютон в 80 снимает лучше, чем Ньютон в 75.
Он не единственный из старых великих фотографов перешел в новый век, но он сумел стать главной культовой фигурой. Создателем нового мифа о женщине, и совсем не потому, что он снимал обнаженную натуру — обнаженную натуру кто только не снимал. Он очень правильно выстроил свои отношения с медиа и с миром искусства, потому что он был жесток, но никогда не капризен. Пока готовилась его выставка в Москве, мы очень много общались по телефону, он во все мелочи вникал сам. При этом был доброжелателен и конструктивен, переговоры шли легко. Он не настаивал на чем-то параноидально, как это бывает у художников.
Когда он приехал в Москву, я поняла до какой степени он не хочет общаться с людьми. До какой степени он может быть неприятным человеком — и одновременно до какой степени очаровательным. Просто он хотел видеть только людей, которых он успел узнать и полюбить. Я увидела его неожиданное свойство: если он с кем-то вступает в эмоциональный контакт, он удивительно верен, он верный друг. Это видно, кстати, по тому, как долго они прожили с Джун, абсолютно понимая друг друга. А его верность Германии, Берлину, которые так с ним обошлись,— он ведь под конец жизни подарил свою коллекцию именно Берлину, а не Америке и не Франции.
Он потребовал, чтобы на его мастер-класс пришли только молодые фотографы, и проговорил с ними в два раза дольше, чем собирался. Он хотел быть полезным тем, кто приходит в профессию. Я помню, как его атаковали, как щелкали вспышками прямо перед его носом, я была рядом — и это ужасное ощущение. Я хотела вмешаться, но он, старый, усталый, больной, меня остановил — он сказал: "Дай им шанс! Я тоже был таким". Идиоты называют его циником и порнографом, для меня Хельмут Ньютон — художник высоких моральных качеств.