Вишневый сад в желтых ботинках
 |
ФОТО: МИХАИЛ ГУТЕРМАН  |
Натуральный сад
Известно, что Чехов остался недоволен первой постановкой своего "Вишневого сада", которая тем не менее долгие годы после этого считалась эталонной. Он неоднократно повторял, что написал комедию, а не драму, а Станиславский, считавший "Вишневый сад" трагедией, сгубил пьесу. Декорации художника Симова, выполненные в левитановском духе, казались ему чересчур натуралистичными и сентиментальными. Вместо необыкновенной дали, которой так хотелось Чехову, на сцене появились елки, березки, копна сена и часовенка, ну и, конечно, цветущий вишневый сад. Особенно раздражала писателя мизансцена с комарами, когда Станиславский--Гаев, защищаясь от назойливых насекомых, прикрывал лицо платком. "В следующей пьесе я напишу: действие происходит там, где нет комаров, чтобы не утрировали",— язвил драматург.
 |
В первой постановке пьесы системе Станиславского соответствовали не только он сам и другие актеры но даже декорации: елки, березки, копна сена, часовенка и вишневый сад, раскидисто цветущий под окнами усадьбы |
В день премьеры Художественный театр гудел, как переполненный улей. Но этим необычным оживлением театр был обязан не столько новой постановке, сколько автору пьесы, который в первый (и в последний) раз присутствовал на премьере. У Антона Чехова как раз в тот день были именины, и театральное сообщество не могло удержаться от того, чтобы не устроить гордости русской литературы праздничное чествование. Поскольку неизлечимая болезнь писателя не была ни для кого секретом, то на встречу с ним публика шла с особым чувством. Всеобщее ликование автоматически перекинулось и на показанный спектакль, хотя сама пьеса у многих сначала вызывала недоумение: одни увидели в "Вишневом саде" мрачную трагедию, другие обвинили спектакль в водевильности, третьи, как, например, символисты, нашли в пьесе мистические символы.
 |
В советское время из "Вишневого сада" изгнали всякую меланхолию. В многочисленных, преимущественно провинциальных постановках сад вырубали весело, с чувством исторической справедливости, и главными героями пьесы становились, конечно, дети счастливого будущего — вечный студент Петя Трофимов и юная Аня. Например, в спектакле Андрея Лобанова, поставленном в студии под руководством Рубена Симонова, на сцене была воссоздана атмосфера живописи Борисова-Мусатова: блеклые, умирающие тона, зыбкие линии деревьев, покосившиеся колонны помещичьего дома. Все это резко контрастировало с общей веселой атмосферой спектакля, поставленного, по совету Чехова, как комедия: при первом выходе Раневской, когда она здоровается со своей детской комнатой, звучала песенка про козлика, а Петя с Аней объяснялись в старой заброшенной бане, где вечный студент собирал веселую компанию молодежи. Порою в постановках советских режиссеров уходящее дворянское сословие превращалось в откровенно опереточных персонажей. Так, например, получилось в Театре Ленсовета у Игоря Владимирова, который пытался ставить "Вишневый сад" почти как фарс: нервозно шумное водевильное веселье заканчивалось лихим канканом вконец отчаявшейся Раневской в исполнении Алисы Фрейндлих.
Руководительница "Современника" Галина Волчек в своей постановке, напротив, нажимала на метафизику. Обнаженный приподнятый полукруг сцены с одиноким высохшим деревом создавал ощущение заброшенного пустыря. Стилизованные в духе ретро костюмы Вячеслава Зайцева сути дела не меняли: чеховские персонажи жили в нигде. Театр пытался прочесть пьесу как философскую драму, но современниковцы (Татьяна Лаврова, Игорь Кваша, Марина Неелова, Валентин Гафт) чувствовали себя неуверенно в этом пустом пространстве. Леонид Хейфец, когда-то снявший по чеховской пьесе телефильм с участием Иннокентия Смоктуновского--Гаева и Руфиной Нифонтовой--Раневской, в своем последнем спектакле в Театре Моссовета вообще завалил сцену мешками с керамзитом, изображавшим сушеную вишню, которая никому не была нужна. Этот вишневый сад уже умер.
 |
Анатолий Эфрос превратил вишневый сад в кладбищенский холм с крестами при известии о продаже которого дворянка и парижанка Раневская с воплем хваталась за живот |
Самым ярким и громким "Вишневым садом" советского времени стал спектакль Анатолия Эфроса в Театре на Таганке. В 1960-е годы его "Чайка" в Театре Ленинского комсомола и "Три сестры" на Малой Бронной своим пессимизмом вызвали гнев властей, а "Три сестры" и вовсе были запрещены. В 1975 году Юрий Любимов пригласил Эфроса поставить "Вишневый сад" у себя в театре, и тот создал один из своих самых пронзительных и грустных спектаклей. "Жизнь как вихрь,— говорил он в одном из интервью,— а люди не успевают за этим вихрем. Мы слабее этого вихря, которому название время". Декорации Валерия Левенталя делали мысль режиссера наглядной: посреди сцены вместо цветущего сада был водружен кладбищенский холм с крестами.
 |
Лопахин Владимира Высоцкого не только варьировал интонации, но иногда даже менял слова. Однажды в эпизоде возвращения с торгов он вышел на сцену с зажмуренными глазами. Казалось, что актер не рассчитает и упадет со сцены, особенно когда он начал угловато подпрыгивать, пытаясь дотянуться до ветки вишни, свисающей откуда-то с колосников. Главный лопахинский монолог Высоцкий иногда почти пропевал, как свои песни, разбивая текст на стихотворные строки. После смерти Высоцкого, ухода Юрия Любимова и назначения Анатолия Эфроса главным режиссером театра спектакль восстановили, но теперь мотив катастрофы приобрел и конкретный смысл: Таганка играла реквием по своему славному прошлому.
 |
Джорджо Стрелер приблизил Чехова к Шекспиру, что обернулось расчленением вишневого сада на отдельные лепестки, приклеенные к нависающему над сценой белому пологу |
Иностранные постановщики сада как такового вообще предпочитали не замечать. Знаменитый Джорджо Стрелер, ставивший "Сад" дважды, в 1955 и 1974 годах, считал пьесу близкой шекспировскому "Королю Лиру": и там и здесь идет разговор о смене поколений, о страдании людей от исторических перемен, и здесь и там есть тема зрячести и слепоты — не видит очевидного Лир, не хотят видеть угрожающей им опасности Раневская и Гаев. Поэтому режиссер решил вывести свой спектакль в почти шекспировское пространство бытия. Стрелер убрал все лишнее и оставил актерам лишь пустой свободный квадрат сцены, а над нею воздушный белый полог, усыпанный лепестками. Но здесь белый цвет ассоциировался не с саваном и умиранием, а с красотой и чистотой сада, который нельзя вырубить просто потому, что его физически нет.
 |
Питер Брук избавил пьесу от старомодной патетики заодно с усадьбой и вишневым садом, который заменили на старые восточные ковры |
Последний из длинной череды "Вишневых садов" спектакль Эймунтаса Някрошюса, поставленный прошлым летом специально к юбилею, не похож ни на один из предыдущих. Это не философская комедия, не психологическая или историческая драма, не фарс, не трагедия, не водевиль и не мелодрама. Кажется, что и к Чехову этот спектакль имеет весьма опосредованное отношение. Достаточно сказать, что режиссер обрядил своих персонажей в карнавальные заячьи ушки, а пресловутый вишневый сад стал выглядеть чуть ли не дремучим лесом. И в самом деле, за прошедший век пьеса обросла таким количеством оригинальных режиссерских интерпретаций, что впору взгрустнуть о простодушных комарах Станиславского.
|
Едва ли не самое неожиданное прочтение "Вишневого сада" принадлежит вовсе не Бруку и Някрошюсу, а признанному русскому классику Ивану Бунину. Вот что говорит писатель в своих "Воспоминаниях". Я Чехова за то очень многое, истинно прекрасное, что дал он, причисляю к самым замечательным русским писателям, но пьесы его не люблю, мне тут даже неловко за него... Я рос именно в "оскудевшем" дворянском гнезде. Это было глухое степное поместье, но с большим садом, только не вишневым, конечно, ибо вопреки Чехову, нигде не было в России садов сплошь вишневых: в помещичьих садах бывали только части садов, иногда даже очень пространные, где росли вишни, и нигде эти части не могли быть, опять-таки вопреки Чехову, как раз возле господского дома, и ничего не было и нет в вишневых деревьях, совсем некрасивых, как известно, корявых, с мелкой листвой, с мелкими листочками в пору цветения (вовсе не похожими на то, что так крупно, роскошно цветет как раз под самыми окнами господского дома в Художественном театре); совсем невероятно к тому же, что Лопахин приказал рубить эти доходные деревья с таким глупым нетерпением, не давши их бывшей владелице даже выехать из дому: рубить так поспешно понадобилось Лопахину, очевидно, лишь затем, что Чехов хотел дать возможность зрителям Художественного театра услышать стук топоров, воочию увидеть гибель дворянской жизни, а Фирсу сказать под занавес: "Человека забыли..." Этот Фирс довольно правдоподобен, но единственно потому, что тип старого барского слуги уже сто раз был написан до Чехова. Остальное, повторяю, просто несносно. Гаев, подобно тому, как это делают некоторые персонажи и в других пьесах Чехова, постоянно бормочет среди разговора с кем-нибудь чепуху, будто бы играя на бильярде: "Желтого в середину... Дуплет в угол..." Раневская, будто бы помещица и будто бы парижанка, то и дело истерически плачет и смеется: "Какой изумительный сад! Белые массы цветов, голубое небо! Детская! Милая моя, прекрасная комната! (плачет). Шкапик мой родной! (целует шкап). Столик мой! О, мое детство, чистота моя! (смеется от радости). Белый, весь белый сад мой!" Дальше,— точно совсем из "Дяди Вани",— истерика Ани: "Мама! Мама, ты плачешь? Милая, добрая, хорошая моя мама, моя прекрасная, я люблю тебя... Я благословляю тебя! Вишневый сад продан, но не плачь, мама! Мы насадим новый сад, роскошнее этого, и радость, тихая, глубокая радость опустится на твою душу, как солнце в вечерний час, и ты улыбнешься, мама!" А рядом со всем этим — студент Трофимов, в некотором роде "Буревестник": "Вперед! — восклицает он.— Мы идем неудержимо к яркой звезде, которая горит там, вдали! Вперед! Не отставай, друзья!" Раневская, Нина Заречная... Даже и это: подобные фамилии придумывают себе провинциальные актрисы. |