компенсации
Вчера в Басманном суде состоялись предварительные слушания по искам трех жительниц Москвы, потерявших своих родных в результате взрывов жилых домов осенью 1999 года. С подробностями — ОЛЬГА Ъ-АЛЛЕНОВА.
"Для меня важно хотя бы ноготь сына положить в могилу"
Галина Бурова, Людмила Кнутова и Тамара Горбылева стали первыми истцами, предъявившими Министерству финансов России иски о компенсации морального и материального вреда, понесенного в результате терактов в Москве. Желающих судиться с властями гораздо больше — по словам адвоката Игоря Трунова, их около ста человек, и все они ждут решения Басманного суда по первым трем искам: если суд их удовлетворит, тогда у остальных пострадавших тоже появится шанс получить компенсацию.Трем женщинам, пострадавшим от терактов на Каширском шоссе и улице Гурьянова, есть что рассказать суду. Галина Бурова потеряла дочь и зятя, проживавших в доме на Каширке. У Людмилы Кнутовой, выжившей после взрыва на Гурьянова, погибли муж и сын. Тамара Горбылева лишилась дочери, внука и зятя. Но претензии к государству у них появились не сразу — только после того, как женщины так и не нашли тела погибших родных, а для проведения анализа ДНК фрагментов человеческих тел, оставшихся после взрыва, потребовались немалые деньги, люди возмутились.
— Главный судмедэксперт нам сказал, что искать бесполезно,— говорит Людмила Кнутова.— Он не понимает, как для меня важно хотя бы ноготь сына положить в могилу, а не пустой гроб.
— После взрывов мы с мужем объездили все московские морги,— вспоминает Тамара Горбылева.— Тело Юли (29-летней дочери госпожи Горбылевой.— Ъ) нашли только через неделю. Когда моему мужу показали белье дочери для опознания, ему стало плохо. Он тогда здоровый человек был, вот смотрите.
Тамара Горбылева достает из сумки фотографии. С них смотрит плотный улыбающийся мужчина. Фотографии дочери и внука она не показывает — не хочет расстраиваться до начала заседания.
— Юлю мы похоронили только 17-го (дом на улице Гурьянова был взорван 9 сентября 1999 года.— Ъ),— продолжает женщина.— И началось что-то страшное. Мы искали тела зятя и внука и не могли найти. Мы поехали во второй морг, там находились неопознанные детские останки. Зашел туда муж, а когда его вывели, он расстегнул пальто и вдруг стал визжать. Он кричал, что не может этого быть, что Темочки нет ни среди живых, ни среди мертвых. Моему внуку было четыре года. Я на могиле дочери обещала ей, что хоть кусочек Темочки найду и похороню рядом с ней. Потом мы узнали, что в Лианозове есть трупохранилище, где хранятся 97 неопознанных фрагментов. Мы ездили туда. Боже мой, сколько времени мы там провели! Но нам сказали: опознать можно только с помощью ДНК, а это дорогостоящая процедура. Нам сказали, что это несколько тысяч долларов. Мы не знали, к кому обратиться, и у нас не было таких денег. Потом муж заболел. Ему сделали операцию на сердце. А потом он слег от рака. Год назад мой муж умер. Я знаю, он не выдержал, никто не выдержит того, что с нами произошло. Я до сих пор не нашла тела зятя и внука. И нас таких много. Вот Людмила тоже не нашла. Ни мужа, ни сына. Она, знаете, все время плачет. Мы встречаемся иногда, вспоминаем своих родных, у нас ведь жизнь остановилась после того взрыва. И она всегда плачет. А сегодня ей лучше, я вижу. Ни разу не заплакала. Потому что нас хоть кто-то захотел выслушать.
"Мы не рассчитываем на компенсацию морального вреда"
Поняв, что найти останки родных они так и не смогут, женщины решили обратиться за юридической помощью. Но адвокаты на оплаченных консультациях пожимали плечами, объясняя, что юридические услуги дорогие и пострадавшие оплачивать их не смогут. "Один адвокат взялся,— говорит госпожа Горбылева.— Он с нами работал всю зиму. Потом мы узнали, что он в Думу собирался. А потом он сказал: за каждый иск надо заплатить от двух до четырех тысяч долларов, причем сразу".— Мы быстро поняли, что никому не нужны,— вспоминает Людмила Кнутова.— Я помню, что пришла на Гурьянова положить цветы, смотрю, а там уже новые дома строятся. Я глазам не поверила, побежала к прорабу, а он говорит: "Да, вот так и строим, на костях. Кости и кровавые куски отсюда выгребали и вон туда на свалку выбрасывали".
— Про свалку так и было,— подтверждает Тамара Горбылева и достает из сумки потрепанные паспорт и водительские права — все какого-то серо-желтого цвета.— Я на той свалке эти документы Юли и нашла. Это только за границей лопаточкой копают, чтобы, не дай бог, не повредить документ какой, не то что останки. А здесь как метлой всех вымели и новые башни построили.
Из сумки Горбылевой выпадает пластмассовая коробка. В ней инсулиновый шприц. У женщины диабет, а вскоре после взрыва парализовало левую часть тела. "Потом болезнь отступила,— вспоминает госпожа Горбылева.— Наверное, потому, что за мужем ухаживать некому было. Он уже сильно болел тогда. А я вот встала, хожу потихоньку".
Пенсия у Тамары Горбылевой — около двух тысяч рублей, ей помогает районная поликлиника, но все равно на лекарства денег не хватает.
Деньги, которых они требуют от Минфина, небольшие. От трех до шести тысяч рублей в качестве ежемесячной пенсии и около 43 тысяч рублей на компенсацию ритуальных услуг. В исках значится еще и компенсация морального вреда на сумму от $300 тыс. до $500 тыс., но, по словам истцов и адвоката, на удовлетворение этой части исков никто не надеется.
"Мы не рассчитываем на компенсацию морального вреда,— рассказал Ъ адвокат Трунов.— В нашей стране, как мы уже поняли, это невозможно. Иски о возмещении морального вреда способен удовлетворить только Европейский суд по правам человека — часть исков по 'Норд-Осту' туда уже ушла. От нашего же правосудия мы хотим добиться, чтобы люди получили то, что им положено,— пожизненные пенсии по утере кормильца и расходы на ритуальные услуги, которых им до сих пор не возместили. Тем более что прецедент есть — Тверской суд уже удовлетворил 10 подобных исков по жертвам 'Норд-Оста'. Если суд удовлетворит наши требования, тогда мы подадим еще 20 исков, а следом — остальные, которые пока не оформлены".
"Мы не готовы в принципе признать себя виновными"
До начала процесса адвокаты заявили ходатайства об участии в процессе представителя прокуратуры и о заключении мирового соглашения. Первое ходатайство судья удовлетворил незамедлительно и, сверившись со своим графиком, сообщил, что следующее заседание, в котором будет участвовать и прокурор, назначает на 3 марта. Решение по второму ходатайству должен был принять представитель Министерства финансов, выступавший в качестве ответчика.— Вы, как представитель Минфина, согласны на мировое соглашение? — спросил судья.
— Нет, мы не готовы,— прозвучал ответ.
— Не готовы пока или не готовы в принципе? — уточнил судья.
— Мы не готовы в принципе признать себя виновными,— заявил представитель Минфина, чем вызвал бурю негодования среди потерпевших.
— А банкеты и свадьбы на полмиллиона долларов вы готовы устраивать? — зашумели женщины.— Вы не нашли для нас деньги на проведение анализа ДНК, и вы не считаете себя виноватыми? А вы знаете, что такое трупохранилище, как ходить туда в течение нескольких лет и надеяться, что найдешь своих близких?! Если правительство за это не отвечает, то кто?
Судья объявил заседание закрытым, и пристав попросил присутствующих освободить зал.
— В марте выборы Путина,— сказала одна из женщин.— Может быть, до выборов и решат.
— Март — это так долго,— вздохнула Тамара Горбылева.— Я, может, и не доживу.
ОЛЬГА Ъ-АЛЛЕНОВА