В конце прошлого года Антидопинговый центр Госкомспорта России получил аккредитацию Всемирного антидопингового агентства (WADA) и Международного олимпийского комитета (МОК) на 2004 год. О том, что даст российскому спорту такой документ, с директором центра ВИТАЛИЕМ СЕМЕНОВЫМ, возглавляющим его с момента создания в 1971 году, побеседовал корреспондент Ъ АЛЕКСЕЙ Ъ-ДОСПЕХОВ.
"Мы можем обнаружить абсолютно все допинговые препараты"
— Насколько антидопинговому центру сложно получить аккредитацию?— Очень сложно. МОК всегда очень жестко подходил к этому вопросу. Бывало, что аккредитацию теряли по три центра сразу — обычно на срок от одного до двух лет. А были и случаи, когда центры, лишившись ее, вообще исчезали. А сейчас к контролю подключилось еще и WADA. C января прошлого года оно ввело так называемый профессиональный тест. Раз в квартал в центр посылаются шесть-восемь проб. Необходимо провести их анализ по всем параметрам — качественным и количественным. Если лаборатория не сможет что-то обнаружить, то ее шансы получить аккредитацию становятся минимальными. Мы все тесты успешно прошли и скоро должны получить официальный сертификат за подписями Жака Рогге и Дика Паунда.
— Что дает аккредитация с практической, так скажем, точки зрения?
— Без этого документа центр не может, например, проводить анализ международных проб. В принципе все сложные тесты проводятся только в аккредитованных центрах.
— Почему-то некоторые наши спортивные руководители высказывали сомнения в возможностях центра. Вы можете сказать, какой, допустим, процент от существующих в мире допинговых препаратов вы в состоянии обнаружить?
— Абсолютно все. Сейчас вот запускаем современную систему по эритропоетину. Все методики отработаны.
— Неужели все? А тетрагидрогестринон — тот самый THG, вокруг которого столько шума? Говорят, это какой-то принципиально новый стероид?
— Шума много. Но на самом-то деле тетрагидрогестринон отнюдь не новый препарат. Он был получен и запатентован еще в 1963 году. Тогда, после клинических испытаний, его рекомендовали в качестве противозачаточного средства для женщин. Однако сама структура препарата близка к анаболикам — точнее, к нандролону. Поэтому, видимо, его и достали снова в американской лаборатории. Какое-то время ее руководители пользовались тем, что о THG в мире просто забыли, и аппаратура в антидопинговых центрах, как у нас говорят, не была настроена на его обнаружение. Но теперь, когда есть все данные по препарату, находить его — не проблема. Мы даже уже проверяли на THG две пробы, присланные Международной федерацией тяжелой атлетики.
— А теоретически может Центр скрывать какое-то свое ноу-хау в области анализа?
— Все разрабатываемые методики ежегодно обсуждаются на международном семинаре в Кельне и передаются специалистам других центров. Это — нормально. В свое время было несколько препаратов, которые выпускались лишь в России. Самый свежий пример — карфедон. Наш центр, согласно регламенту, предоставил всю информацию по препарату, включая методы анализа, медицинской комиссии МОК.
"Скандалы спорту только мешают"
— То есть конкуренции между ведущими антидопинговыми центрами — скажем, московским, кельнским, калифорнийским — нет?— Нет. Хотя у каждого центра есть специфика, направление, в котором он работает. Но мы знаем друг друга много лет и постоянно приходим к выводу, что бороться с допингом можно только совместными усилиями. Потому что борьба чрезвычайно трудная. Есть ведь, например, препараты, которые сами по себе не попадают в категорию запрещенных. Но когда они оказываются в организме, образуются метаболиты, и они уже являются допингом... Вы, может, не знаете, но именно мы, Советский Союз, и американцы после скандала с Беном Джонсоном на Олимпиаде в Сеуле первыми сделали шаг к тому, чтобы контроль и исследования в области допинга проводить совместно. В ноябре 1988 года, еще во время Олимпийских игр, наше руководство договорилось с американцами. Вскоре после Олимпиады они приехали в Москву. В течение четырех дней мы составляли договор о сотрудничестве. Там помимо совместных научных исследований речь шла и о совместном тестировании спортсменов. Мы тестируем американцев, они — наших. И специалисты из США действительно работали в Москве, на нашей аппаратуре, благо во всех лабораториях она практически идентична. Так вот, через год мы обратили внимание на то, что количество положительных проб снизилось. У американцев — то же самое! Это был самый эффективный контроль. Потом эта совместная комиссия работала в 1990 году на Играх доброй воли в Сиэтле. И на пресс-конференции по итогам соревнований сами спортсмены говорили, что это — наиболее справедливый и честный подход. Таких межгосударственных договоров, к слову, позже было несколько.
— Сейчас МОК всерьез рассматривает возможность перепроверки проб, взятых на Олимпиаде в Солт-Лейк-Сити...
— Не думаю, что это было бы правильно. Скандалы спорту только мешают. Пробы можно посмотреть, но стоит ли оповещать об итогах проверок весь мир?
— Мы — в частности, московский центр — действительно играем не последнюю роль в антидопинговом движении?
— Учтите, что до 1992 года действовало всего три ведущих центра — наш, в Кельне и в Лос-Анджелесе. В Москве в 80-е было проведено три международных антидопинговых конгресса, на которых присутствовали представители 70 стран. Не буду скрывать: был и сложный период. Вся аппаратура, все реагенты — они ведь очень дорогие, приобретаются за рубежом... Но сейчас все налаживается. Разрабатываются новые методы, которые, к примеру, позволяют находить метаболиты в тех же анаболических стероидах даже через семь месяцев после употребления препарата. Сложные методы, но надежные. Во всяком случае, у нас еще не было случаев, чтобы проба B не подтверждала результат пробы A. Вообще, мы можем провести анализ любого уровня — на это не способна больше ни одна лаборатория в стране, ни одно ведомство.
"Перед Афинами проверку пройдет каждый спортсмен"
— Через полгода — Олимпиада в Афинах. Может ли центр дать гарантию того, что туда поедут только "чистые" спортсмены. Все-таки многие еще помнят Олимпиаду в Солт-Лейк-Сити, скандал с Лазутиной и Даниловой, пойманными на дарбепоетине...— Сразу хочу заметить, что перед Солт-Лейк-Сити почти все наши олимпийцы прошли контроль. Кто именно не прошел и были ли среди них Лазутина с Даниловой, не могу сказать — пробирки к нам поступают не именные, а под кодовыми номерами. И три человека после наших проверок не поехали на ту Олимпиаду, а остались в России. Все употребляли восстановительные препараты, не зная, что в них содержится допинг. Спортсменка, занимающаяся шорт-треком, и вовсе получила его по рекомендации лечащего врача. А что касается эритропоетина и дарбепоетина, о котором вы говорите, то мы знали: после его употребления происходит увеличение эритроцитарной массы, кровь становится как бы более густой. И обязательно нужно ее "разбавлять". Для "разбавления" используется один препарат — трентал. И мы его "запрессовали" в саму методику обнаружения. Несколько раз накануне Олимпиады у нас были положительные результаты по тренталу. Я сообщал спортивным руководителям об этом, но, по-моему, к моим словам никто не прислушался... О допинге — это я понял из личных встреч — у нас знают, увы, не так много. И это печально. А появляются же новые средства, о которых должны знать врачи и спортсмены. В общем, надо постоянно проводить профилактическую работу в данном направлении. Перед Афинами проверку пройдет каждый спортсмен. Всего же по программе мы должны протестировать около четырех с половиной тысяч человек в течение года.
— А центр как-то контролирует, что, какие именно медикаменты употребляют спортсмены?
— По правилам ОКР и спортивные федерации, прежде чем купить какой-то фармакологический препарат, обязаны проверить его в центре. Мы нередко таким образом находили допинг, предупреждая скандалы.
— Какая все же ситуация с допингом в спорте в целом? В действительности такая страшная, как иногда кажется?
— Я хорошо знаю статистику. Раньше все-таки больше принимали допинг. Сегодня стали более профессионально относиться к этому. Но, разумеется, необходимы еще какие-то шаги, не только в области контроля. Я помню, как в конце 70-х мы сделали для наших велосипедистов восстанавливающий препарат "Велотон", полностью из естественных продуктов. Одной-двух фляжек раствора хватало на 150 километров тяжелой гонки. А другие брали в дорогу фрукты, иную еду... Это направление — восстановительные, "альтернативные" препараты — важно, на мой взгляд, не меньше, чем контроль.