Писатель идет в магазин — а там "кулебя с мя", писатель включает радио — там произносят "прэсса". В газете — "фестиваль в Каннах". У политиков — лексикон преступников: "беспредел", "разборка" и "зачистка". Тут писателю становится совсем нехорошо, он "зеленеет" и "кручинится". У каждого из нас есть такие поводы для кручины: кто-то не может привыкнуть к свободе выбора между "одеть" и "надеть", кого-то коробит сленговая "фотка", кого-то — словосочетание "писатель и поэт". Но писатель и переводчик Асар Эппель проводит уроки русского языка по своей, наиболее занимательной методике. Уроки небольшие, часто укладываются в три странички.
Во время переменок писатель-учитель еще проверяет, нет ли доли его собственной вины во всех этих "кулебя". Следует ряд автобиографических эпизодов-признаний. Автор оглядывается вокруг: может, дал слабину кто из знакомых? Да вроде бы нет: и художник Борис Мессерер, и переводчик Евгений Солонович, и польская поэтесса Вислава Шимборская, которым посвящено в книге по эссе, все при деле. Все в книге очень аккуратно. Тогда писатель берет на себя важную функцию — торжественно объявить, что "язык — дворцовый бал и большой королевский выход, куда шантрапе вход заказан". Какой король правит бал, остается только догадываться. Себе же писатель отводит место лингвистического танцмейстера. Знает, как держать языковую осанку, как выделывать литературные па. Остальные по аналогии с солженицынской "образованщиной" нарекаются "интеллегенцией" от слова "телега".Нет, что-то получилось не так. Роль танцмейстера-надсмотрщика кажется скучной и старомодной. Вот как на самом деле обращается со словом писатель Асар Эппель. Он ведь, как и те, из "телеги", вовсе "не пурист, бывает рад и заемному слову, и говору, и фене, и кухонной ругне". Скорее приходит на ум такая аналогия: сегодняшнее живое слово для него — как уличный неряшливый мальчишка. Слово отлавливается, ему устраивают прилюдную помывку, объясняя, откуда какая грязь к нему прилипла (в книге семь разделов). А затем на чистенькое слово опять наносятся грязь и пыль, но уже искусственные, по всем литературным правилам. Теперь можно и на волю, в пампасы.
Оказывается, и "виньетки" могут сложиться в солидный том. Известный филолог Александр Жолковский начал сочинять небольшие остроумные истории и размышления, которые называл "мемуарными виньетками", тридцать лет назад; тогда это был своеобразный черновик научной работы, способ "расписаться". А с конца 1990-х эти небольшие упражнения в памяти и стиле обрели для Александра Жолковского еще и чуть ли не спортивный интерес. В каждой небольшой истории, будь то семейный анекдот, филологический спор или литературоведческое эссе, проверялась степень напряжения между "верностью правде и свободой ее презентации". Перефразируя классика, можно сказать: виньетка — правда, да в ней намек...
Причем уроки здесь не только окололитературным "добрым молодцам". За эти годы собрание знакомых и коллег Александра Жолковского даже значительно увеличилось, "рядком торчащих" на виньетках прибавилось. Ехидные виньетки Жолковского всегда были еще и "с ключами". В прошлых публикациях многие колоритные персонажи были обозначены лишь инициалами. В новом издании инициалы на месте. Но стоит внимательнее присмотреться к указателю имен в конце книги. Раз секреты так легко раскрываются, получается, что соль не только в именах.
Наверное, знакомые и коллеги и так будут с большим любопытством читать "Эросипед" Александра Жолковского (там их ждут встречи с Ахматовой и Пастернаком, Сашей Соколовым и Микеланджело Антониони, Якобсоном и Проппом, а также прямо детективная история с двумя "НРЗБ"). Им же будет интересно разглядывать, как сделаны виньетки, как в них сочетается лиризм "записей" Лидии Гинзбург с приемами эйзенштейновской игры с масштабами. А также гадать, почему одним досталось изображение в чисто бытовом плане, а другим — официальный парадный портрет.
А вот еще по крайней мере два узора, в которые виньетки складываются и ради которых стоит обратить внимание на эту книгу, вышедшую небольшим тиражом в не самом известном издательстве. Мемуары Жолковского можно читать и как роман об эмиграции: не случайно здесь четко проводится раздел "Там и тут". Причем эйзенштейновский монтаж работает вовсю: здесь успевают промелькнуть и трогательный набоковский Пнин (милая "кампусовская" ностальгия — одна из масок, которую с удовольствием выбирает себе и примеряет другу Василий Аксенов, написавший к книге небольшую аннотацию), и режущий правду-матку герой Лимонова (про то, как многие "х...ли бы обратно"). А еще одну историю сам автор с улыбкой именует нарциссизмом: мол, в этом в сущности нетяжелом для мемуариста грехе его уже упрекали критики. Но дело тут не в том, что все "в виньетках", а автор в белом. Как раз сам автор, как и обещал в предисловии, никогда не забывает "оборотиться на себя". Он вечно находится в поисках драйва. И к этой "Исповеди сына века", помноженной на "Школу злословия" и "Ярмарку тщеславия", стоит прислушаться.
Асар Эппель. In telega. М.: Б.С.Г.-Пресс, 2003
Александр Жолковский. Эросипед и другие виньетки. М.: Водолей Publishers, 2003