«Мы готовимся ко второй волне»

Супервизор по сестринскому уходу в отделе гериатрии управления Министерства здравоохранения по Южному округу Израиля, специалист по гериатрии и паллиативной помощи Клаудия Консон рассказала “Ъ” о проблемах, выявленных в израильских учреждениях долговременного ухода во время пандемии, и о том, как их решать, чтобы лучше подготовиться ко второй волне.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

«Мы очень сильно ушли в технологии, но забыли про такие простые истины, как забота»

— Что важно учитывать в паллиативной помощи при коронавирусе?

— Есть люди, у которых вы сразу наблюдаете симптомы вирусной инфекции: повышение температуры, септические расстройства, нежелание принимать пищу. Но мы столкнулись и с большим количеством трофических язв нижних конечностей, которые стали появляться настолько стремительно, что это нельзя было предположить. У некоторых пациентов мы увидели, что сатурация продолжает падать даже при стопроцентной подаче кислорода, и нам приходилось очень быстро их эвакуировать в большие больницы. Болевой симптом, страх, паника — все это тоже бывает у наших пациентов, и ты должен купировать эти симптомы в процессе, пока занимаешься уходом и манипуляциями. Поэтому мы должны приходить к пациенту подготовленными.

Обычно мы заранее планируем весь процесс оказания помощи пациенту. Пациент всегда в центре внимания. Мы должны посоветоваться с большим количеством коллег, сделать выводы и принять то или иное решение. Мы привыкли работать мультидисциплинарной командой. В обычной жизни мы знаем, что те или иные симптомы надо лечить, чтобы не наступило ухудшение состояния — например, у человека есть небольшая температура, и мы пишем протокол действий, как не допустить развитие болезни и высокой температуры. С коронавирусом у нас даже не было времени составить протоколы, потому что у многих пациентов болезнь развивалась стремительно. В этой новой для нас ситуации мы, медсестры и врачи, остались с болезнью пациента один на один. Наши коллеги — физические терапевты, социальные работники, диетологи — не могли войти в красную зону больниц или гериатрических стационаров. Мы, конечно, общались с ними удаленно, но часто нам приходилось действовать оперативно и без поддержки с их стороны, к которой мы так привыкли. Конечно, потом мы проводили онлайн-совещания, чтобы проинформировать их и получить их мнение.

Если коронавирусом заболел пожилой человек в учреждении, мы обязаны изолировать этого пациента внутри учреждения и составить эпидемиологический маршрут персонала, работавшего с ним, чтобы предотвратить распространение инфекции. Если у пациента начались респираторные проблемы, необходимо переместить его ближе к посту медсестер. А это значит, нужно организовать ему встречу с психологом. Ведь пациент уже привык к своей комнате, а ты выдернул его из нее — у него переживания и стресс, а психолога или социального координатора в отделении нет, так как карантин. Это новые условия работы, в которых мы по-прежнему должны помогать пациентам, не забывая об их чести и достоинстве.

Иногда ты провожаешь человека в машине скорой помощи в его последний путь: ты уже видишь по симптомам, что он, скорее всего, не выйдет из этого состояния. И ты надеешься, что если он уйдет, то с кислородом, достойно и без мучений.

Поэтому мы обговариваем с сотрудниками скорой помощи, что на пациенте обязательно должна быть табличка с его именем и они должны проверить ее наличие перед передачей его в стационар. Мы фотографируем нашего пациента и отправляем фото в стационар, чтобы наши коллеги приняли его там и убедились, что это он. Скорая у нас ездит с открытыми окнами (так положено по протоколу, чтобы проветривать машины), и мы просим медиков укрыть наших пациентов одеялами, потому что они могут мерзнуть.

— В каких случаях в Израиле госпитализируют пациентов с COVID-19 из учреждений долговременного ухода и домов престарелых?

— Если у пациента сатурация ниже нормы, если сатурация падает, то в системе долговременного ухода мы не можем обеспечить ему такую подачу кислорода, какая ему необходима. У нас нет такой возможности, поэтому мы должны переправлять пациентов, нуждающихся в ИВЛ, в центральные больницы. Для этого мы вызываем скорую помощь. Мы определяем, что этому человеку нужна срочная подача кислорода, без кислорода он может погибнуть, и скорая подключает его к кислороду. У нас вся информация компьютеризирована, поэтому в течение одной-двух минут мы можем переслать его медкарту в ту больницу, куда он едет.

Как я уже говорила, важно, чтобы на пациенте, уже одетом в СИЗ, была надета и специальная табличка с его именем, ведь он едет в карете скорой помощи без сопровождения, без близких, а врач скорой помощи передаст информацию только о тех симптомах, которые есть у человека сейчас. Сам пациент часто не может рассказать о каких-то своих хронических диагнозах, о лекарственной терапии, о необходимом ему уходе, профилактике пролежней, использовании зонда. Наши коллеги должны получить всю эту информацию о пациенте от нас.

— А если пациент заболел COVID, но сатурация в норме?

— Если пациенты с COVID+ не имеют серьезных симптомов, мы обязаны изолировать их и обеспечить им необходимый уход. Но при этом мы не должны забывать, что они могут стать переносчиками инфекции, что может быть губительно для большого количества людей в учреждениях долговременного ухода. Так что нужно грамотно организовать эпидемиологический маршрут персонала к такому пациенту.

В любом случае мы передаем информацию о каждом пациенте с COVID+ в центральный штаб в Минздраве. У нас в Израиле врачи в учреждениях долговременного ухода не работают 24 часа в сутки, и мы должны знать, куда везти пациента, если ему ночью станет хуже. В штабе военные вместе с медиками решают, кого куда переводить.

Я в своем регионе ежедневно направляла в больницы из учреждений долговременного ухода по восемь-десять человек. В Израиле были специально открыты отделения именно для пожилых пациентов с COVID. Если решено перевозить пациента из Бэер-Шевы в Нетанию, потому что там есть места в стационаре,— это довольно длительная поездка, она может быть тяжелой для пациента, мы должны понять, сможет ли он ее перенести, и обсудить это с семьей. После того как пациент перевезен в больницу, важно позвонить и уточнить, где он, как его приняли, все ли у него хорошо. Подключаются социальные работники, которые начинают разговаривать с семьями о том, в каких условиях находится их близкий человек, какая у него ситуация.

— Правильно ли я поняла: в стационар переводят только тех, кому нужна интенсивная терапия, ИВЛ? Остальные лечатся в учреждениях долговременного ухода?

— Да, и это важный этический вопрос. Если я, специалист паллиативной помощи, не могу обеспечить уход за моими паллиативными пациентами, заболевшими COVID, если я испугаюсь и повезу своих 20 бабушек и дедушек в больницу, то я поставлю медиков в очень тяжелое положение.

Кого им быстрее интубировать — бабушку 98 лет или 49-летнего мужчину, у которого трое детей? Ответ все знают.

И это огромная этическая проблема, про которую должны думать именно мы, работники паллиативной помощи, а не наши коллеги на своем поле боя.

Кроме этого в многопрофильных больницах нет того ухода, который нужен нашим паллиативным пациентам. Все-таки в больших больницах привыкли, что пациенты не лежат долго, и в основном там находятся пациенты, нуждающиеся в интенсивных манипуляциях, так что уходовой части, выхаживанию там придается меньше значения. Поэтому часто наших пациентов, возвращающихся в гериатрические стационары из больниц, трудно узнать. Хорошо, что Государство Израиль приняло решение переводить наших инфицированных пациентов, которые более или менее стабильны, в специализированные COVID-отделения для пожилых. Там есть необходимый уход. Эта пандемия поставила перед нами много важных проблем. Одна из них — как раз отсутствие базового ухода в многопрофильных больницах. Я думаю, что нам нужно будет очень много работать с коллегами в терапии, хирургии, ортопедии, чтобы мы выработали какие-то общие принципы базового ухода. Я думаю, всему нашему медицинскому сообществу необходимо обратить внимание на проблемы ухода.

Мы очень сильно ушли в технологии, в лабораторные исследования, но забыли про такие простые истины, как забота.

Каждая бабушка, которую везут на скорой в больницу, должна быть не только в перчатках и маске — она должна быть укрыта, ей надо дать ее сумку и одеяло, и там, куда она едет, люди должны исповедовать такую же философию, как у нас в гериатрии и паллиативной помощи.

«Этот вирус учит нас личной ответственности»

— Что самое сложное в работе с паллиативными пациентами во время пандемии?

— Нельзя забывать, что есть паллиативные пациенты, которые уходят не от коронавируса, а от своего основного заболевания. И мы в гериатрических стационарах вынуждены были определять, где самый сложный пациент, у которого уже нет времени, а где пациент еще может подождать. К одному мы должны подойти немедленно и побыть с ним 15 минут, поговорить, пожать руку. А к другому мы подойдем не сейчас, а через 30 минут. И вот этот выбор сложный. Но главное — не забыть к нему подойти. Даже если у тебя только что умер пациент, нельзя забыть про того, второго, кто тоже скоро уйдет. Когда не хватает персонала, потому что кто-то заболел, а кто-то ушел на изоляцию, работать в таком режиме очень трудно.

Один из самых сложных моментов в нашей работе — убедить персонал в том, что ношение СИЗ спасает жизни. У нас сегодня нет лекарства от коронавирусной инфекции, нет вакцины, у нас есть только гигиена, дисциплина и правила ношения СИЗ. Когда мои коллеги говорили, что они были на фронте, сражались с COVID и заболели, это означало, что человек не соблюдал все правила и таким образом заразился.

Как борются с коронавирусной инфекцией в домах престарелых и интернатах

И тут очень важна наша ответственность как специалистов, как граждан. Коронавирус еще раз доказал, что у каждого гражданина есть зона личной ответственности. Ты должен стараться сидеть дома во время карантина, носить маску в общественных местах, чтобы не заболеть и не заразить других людей. У каждого медика кроме личной и гражданской ответственности есть еще профессиональная. Профилактика заноса инфекции в учреждение или домой — это наша ответственность перед нашими семьями, нашими пациентами и их семьями.

— В Израиле тоже есть проблемы с некачественными тестами?

— Нас просто с ума свели анализы, мы делаем их очень много, мы тестируем всех наших пациентов в гериатрии. Получив отрицательные результаты, люди считают, что им все можно. И мы должны с каждым человеком провести большую работу, объяснить, что его отрицательный результат ни о чем не говорит и через три-четыре дня он может потерять обоняние, или закашляет, или у него появятся диспепсические расстройства. Да, корректность анализов порой под вопросом. Мы часто получаем пограничные анализы и не понимаем, пациент инфицирован или все-таки нет. На данном этапе мы не можем прийти к общему знаменателю, не можем договориться, о чем все-таки говорят вот эти или те цифры, и мне бы очень хотелось более качественных анализов и более качественных работ лабораторий. Потому что от этого анализа зависит жизнь не одного человека, а множества людей: тех, кто был с ним рядом, кто за ним ухаживал. И если сотрудники лаборатории делают свою работу не очень качественно, то мы получаем некачественные результаты — а это муки ожидания, это неправильные решения.

Но при этом надо снисходительно относиться к чужим ошибкам и не ругаться. Когда мы начинаем кого-то из персонала обвинять: вот, Ильина не надела маску, она виновата, она плохая — это не работает! Ильина, может, наденет маску, но у нее не будет желания сделать это правильно. Тут многое зависит от настроения человека. Мы не должны никого ни осуждать, ни обсуждать, ни торопить. Это принципы, которые очень важны в нашей работе. Да, каждый человек может ошибиться. Особенно в ситуации полной неизвестности. Но каждый из нас должен понимать степень своей личной ответственности.

Этот вирус учит нас личной ответственности. Мы должны понимать, что коронавирус никуда не ушел.

Как только в моей стране населению разрешили чуть больше, чем обычно, через неделю количество случаев заболевания стало расти, а закрывшиеся отделения открылись вновь. Нет, это не вторая волна, это все еще первая, и в такой ситуации наша миссия — постоянно проводить беседы с населением о том, как правильно выходить из режима самоизоляции. Мы, как медики, должны рассказывать людям, почему мытье рук остается главной мерой против вируса и почему обработка рук антисептиком не отменяет мытья рук. Сегодня многие скептически относятся к маскам, но это барьер на пути инфекции, и каждый такой барьер важен. Прежде всего он важен для нас как для медиков, ведь если сляжем мы, некому будет дать обезболивающее нашим пациентам, некому будет их помыть, накормить, подержать за руку.

Мы должны готовиться к будущим инфекционным эпидемиям. И многое зависит от нас, от нашего поведения. Если вы будете ходить в маске и в перчатках, если вы будете составлять свой эпидемиологический маршрут, то вы защитите себя и других людей. Да, трудно, жарко, нечем дышать. На данном этапе надо потерпеть. Вы знаете, как я мечтаю, чтобы открыли небо? Я на протяжении шести лет каждую неделю куда-то летала. И я понимаю, что нескоро смогу куда-то полететь. Но знаю, что сейчас я нужна своей стране. Я должна сделать здесь максимум всего, что умею, чтобы предотвратить рост инфекции.

Я все время думаю о наших стариках, о выходцах из Европы, сколько всего им пришлось пережить: войну, блокаду, фашизм, Советский Союз, различные режимы, переезды в Израиль, в какие-то другие страны… Им нужно было все это пережить, чтобы потом умереть от коронавируса — это такая несправедливость… И я все время думаю об этой личной ответственности каждого из нас — перед этими стариками, перед каждым паллиативным пациентом, перед их семьями. И если мы знаем, что где-то сделали что-то не так, мы должны честно себе в этом признаться и начать исправлять свои ошибки.

«Мы не должны воевать с людьми»

— В Израиле к паллиативным пациентам во время пандемии родственников пускают?

— Поначалу у нас был запрет, но потом это изменилось. Если я специалист паллиативной медицины, я не должна забывать о том, что мой пациент умирает. И я не всегда могу отказать ему в праве увидеться с родными. Я знаю, что во многих паллиативных стационарах боятся пускать родственников, потому что есть опасность заноса инфекции. Но это неправильно. Мы нашли такой выход: стали создавать этические советы в учреждениях. Что это такое? В этические советы входят медицинская сестра, доктор, социальный координатор, социальный работник. Если пациенту остались считаные дни и часы в этой жизни, этический совет может поговорить с семьей, посоветовать им приобрести СИЗ и создать для них эпидемиологический маршрут, чтобы они пришли и попрощались с близким человеком. Потому что людям потом всю жизнь с этим жить. Да, очень легко одним приказом сказать, что мы никого не пустим, потому что пандемия. Но люди будут возмущены, раздавлены. Если вы на этическом совете обсудите это, я уверена, вы сможете придумать способ, при котором уход человека в иной мир произойдет наименее травматично для его семьи и позволит его родственникам справиться с этим и не винить вас. Мы должны думать о наших больных, но мы должны думать и о наших согражданах, которых мы лишили возможности проводить в последний путь маму или папу.

— А бывает такое, что вы не пускаете родственников к пациенту, который не умирает, а они скандалят? Что делать в такой ситуации?

— Очень важно избегать конфликтов. С некоторыми людьми нужно общаться долго — иногда час-полтора. Это очень важно! Говорить «Мы делаем все возможное, верьте нам», «Мы с вашим папой рядом, мы его не оставим» — простые, короткие фразы снимают напряжение и повышают доверие.

Понимаете, мы вдруг одновременно закрыли все двери — и люди остались за воротами без знаний, без информации. Они не знают, что происходит с их близкими. Информация — это очень важно!

Я долгое время не могла увидеть свою маму, мы говорили только по телефону, и она все время жаловалась: «За что мне такое? Что я сделала, что даже ты, единственная моя дочь, не можешь ко мне прийти?»

И я понимала, что моя мама в плохом эмоциональном состоянии и я должна ей объяснять, что происходит и почему я не могу сейчас к ней прийти. Мы должны так говорить с каждым пожилым человеком. Как со своей мамой.

Если у медиков времени нет, нужно найти тех людей, которые могут общаться с родственниками. Любой профессионал в зеленой зоне может взять телефон и позвонить. Хорошо бы создать команду из специалистов по социальной работе, психологов, волонтеров, которые могут прийти на помощь медикам, чтобы информировать родственников, информировать население, больше рассказывать людям обо всем, что происходит. Или можно создать группу из родственников и близких людей и сообщать им хотя бы раз в день все, что происходит с их родными.

Нюта Федермессер — о честности во время пандемии

Были случаи, когда нам приходилось вызывать полицию и даже солдат: люди ходили в безумном состоянии паники, кричали, почему мы не позволяем им увидеть маму, просто кидались на амбразуру. Но это было в самом начале пандемии. Потом было придумано очень много всяких схем, благодаря которым люди могли видеть своих родных. У нас в гериатрических стационарах сделали графики посещений и вывели многих пациентов на улицу, разрешали родственникам приходить к ним и сидеть на улице на расстоянии 1,5 м друг от друга. Конечно, не все соблюдали эти правила. Вы представьте себе — еврейская мама с еврейской дочкой на расстоянии полутора метров друг от друга! Социальный координатор-психолог, которая наблюдала за общением людей, рассказывает: «Вот я вижу, что мама дочку поцеловала, обняла — ну что мне их, разнимать? Нет, но я сообщу медсестре в учреждении, что был тактильный контакт и чтобы она понаблюдала за симптомами у этой пожилой дамы». То есть мы не должны воевать с людьми и отрывать их друг от друга силой. Представьте себе, что это происходит не с ними, а с вами. Но все-таки важно постоянно объяснять им, что нужна дистанция, что это вопрос безопасности.

Я не просто так рассказала про этический совет — этический совет помогает принять правильное решение, не выходить на поле боя с этой несчастной семьей, а стремиться к консенсусу с ними.

«Самоизоляция пожилых, ослабленных, паллиативных граждан продолжится в течение всего 2020 года»

— Вы сказали, что после окончания пандемии будете поднимать вопрос о необходимости выработки общих принципов по базовому уходу в многопрофильных больницах. А какие еще выводы вы сделали, что еще нужно менять в медицине?

— Я скажу о главных выводах, которые я сделала для себя лично. Не все сотрудники в нашей сфере имеют те же знания, которыми обладаю я или какой-то другой специалист. Не все медсестры, врачи, помощники по уходу владеют такими знаниями. И они очень боятся. Незнание часто подталкивает их к неправильным действиям. И поэтому мы должны еще больше включать их в нашу работу, в мультидисциплинарные команды в наших учреждениях долговременного ухода. Очень нужны тренинги для сотрудников, особенно для учреждений долговременного ухода, для паллиативной помощи, и из этих тренингов нельзя исключать никого: ни по уровню образования, ни по должности.

Еще один важный аспект — это строительство. Я занимаюсь не только обучением персонала, но и проектированием различных учреждений, гериатрических центров. Сейчас я вижу, как важно, чтобы в учреждении было карантинное отделение, которое можно полностью закапсулировать вместе с пациентами и персоналом. Также очень важно, чтобы палаты были большими — невозможно изолировать людей на малой площади. Невозможна изоляция, если между кроватями нет двух метров. Необходимо иметь такие условия, чтобы, выйдя из комнаты больного, из так называемой красной зоны, вы могли переодеться в нейтральной зоне, а уже потом выйти в зеленую зону. Для этой цели неплохо подходит санузел, но он должен быть в каждой комнате. Если здание будет спланировано правильно, то вы сможете правильно организовать изоляцию больных внутри отделения.

Очень важно продумать, где будет находиться пациент, когда его состояние ухудшится, каким будет маршрут персонала при эпидемиях, какие люди должны будут участвовать в купании, переодевании, кормлении пациента.

Следующее, чему меня научил этот карантин. Если пожилой человек был в контакте с заболевшим или же сам получил положительный тест, мы его изолируем на 14 дней — дома, в доме престарелых или в отделении долговременного ухода.

Для многих наших пациентов такая изоляция — с паллиативом или без — может закончиться смертью. Они умирают от одиночества. Они не понимают, что происходит.

Мы, как космонавты, заходим к ним в комнаты, и они не понимают, кто к ним пришел, они начинают теряться в пространстве и во времени, они спрашивают: «Почему меня все бросили?» В такой период с ними должен работать клинический психолог. Этот специалист также должен проконсультировать медицинских сестер: как себя вести с пожилыми людьми, как говорить с теми, кто плохо слышит, плохо видит, плохо помнит, а также с теми, кто имеет онкозаболевания в терминальной стадии, умирает.

Этот карантин показал нам, что нельзя принимать одинаковые линейные меры для всех. Мы закрываем стариков дома или в гериатрических стационарах, и у многих за время изоляции перестают работать мышечные ткани. Как только это происходит, люди начинают хуже дышать, у них развиваются застойные пневмонии. Все это для наших паллиативных и гериатрических пациентов очень плохо. Поэтому нельзя злоупотреблять с запретами, но в то же время нужно делать все для сохранения жизни и здоровья людей.

— То есть нельзя полностью изолировать пожилых людей?

— Да, к ним обязательно должны приходить помощники по уходу — человеку необходимо получать такой же уход, как и до эпидемии. И еще у него обязательно должно быть общение. У нас в Израиле к этому стали привлекать армию: солдаты звонят в дверь к пожилым людям и просят их выглянуть в окно. Так они общаются друг с другом.

— Израиль справился с COVID-19? Или вы ждете вторую волну?

— Мы ждем вторую волну. Пока закончился только первый этап войны с коронавирусной инфекцией, и мы пробуем как-то вместе с ним жить. Государство Израиль решило, что самоизоляция пожилых, ослабленных, паллиативных граждан продолжится в течение всего 2020 года. Мы опасаемся, что обычный сезонный вирус скрестится с коронавирусом, и тогда вторая волна может быть даже более интенсивной. Но я бы не хотела нагнетать. Этот коронавирус многому нас научил. Не нужно запугивать людей. Нужны определенные ограничения и поэтапное снятие этих мер. Важно, чтобы люди продолжали соблюдать эпидемиологические меры, находясь на улице и в общественных местах. Нам всем сейчас очень сложно, но я поняла, что этот коронавирус — проверка нам всем. Надо попытаться быть сильными, позитивными, думать и заботиться о других — тогда мы справимся с этой инфекцией.

Почему ПНИ и детские дома-интернаты как зона повышенного риска

Мы все готовимся ко второй волне, тренируемся работать в капсулах. У нас нет таких вахт по две недели, когда вся смена персонала уходит в обсервацию в какое-нибудь учреждение, как, например, у вас в России. Это несовместимо с идеологией еврейской мамы — оставить детей и семью на 14 дней, этого не произойдет, мне кажется, никогда. Но работа в капсулах с пациентами — интересный опыт. Со мной в команде работают прекрасные эпидемиологические сестры, и мы вместе с ними обратили внимание на то, что, соблюдая все меры безопасности при работе с COVID-положительными пациентами, мы не заражаемся. Если персонал обучен правильно работать в СИЗ, в полной амуниции, то при заболевании какого-то пациента в гериатрическом или паллиативном отделении мы уже не должны отправлять в изоляцию и пациента, и весь контактировавший с ним персонал. Руководители учреждений приняли такое решение, что сотрудники работают в полных СИЗ — в капсулах.

Что такое капсула? Мы разделили персонал в наших учреждениях долговременного ухода как бы на два потока. Эти два потока не пересекаются. Пациент живет в своей комнате, к нему утром приходит медсестра и помощник по уходу, а вечером приходят другие медсестра и помощник по уходу — и они проводят отведенное им время в этой капсуле, в которую входят комната пациента, санузел и часть коридора. Самое главное, чтобы эти люди не пересекались. Если вы должны кормить пациента, вы это делаете в своей капсуле, это только ваша зона ответственности за ваших пациентов. Вы работаете в полной амуниции и, переходя из капсулы в капсулу, эту амуницию меняете. Конечно, СИЗ уходит невероятное количество, но это единственное «лекарство» для таких учреждений. Именно капсуляция помогает нам оказывать людям услуги на том же уровне, что и до пандемии. Руководители учреждений приняли решение, что сотрудники работают в капсулах в полных СИЗ.

— Можете подробнее рассказать про капсулы и капсулирование?

— Допустим, в каждом отделении гериатрического центра живет по 36 человек. При строительстве центры планируются так, что в каждом отделении есть две части — правая и левая, и благодаря этому его можно поделить на две зоны. Как происходит капсулирование? Если в отделении кто-то был инфицирован, оно закрывается в капсулу. Если был инфицирован сотрудник, он сразу уходит на изоляцию, а вместе с ним из отделения удаляются контактные сотрудники. Заступает новый персонал, который делится на две группы. Пациенты тоже делятся на две группы по 18 человек. С каждой группой работает свой персонал, который не смешивается с персоналом другой группы, потому что мы можем не знать, кто из больных инфицирован.

Второй аспект капсулирования — создание капсул внутри каждой палаты. Это происходит, если мы подозреваем, что пациенты попали в эпидемиологический маршрут инфицированных сотрудников или других жителей центра и могли быть инфицированы. В этом случае в капсулу входят комната пациента, санузел и часть коридора. Пациент живет в своей комнате, к нему утром приходит медсестра и помощник по уходу, а вечером приходят другие медсестра и помощник по уходу. Самое главное, чтобы эти люди не пересекались. Если дело происходит ночью, когда в отделении находятся одна медсестра и один помощник по уходу, они сначала работают в одной половине отделения, а затем проходят санобработку и работают во второй половине.

Конечно, СИЗов уходит невероятное количество, но это единственное «лекарство» для таких учреждений. Именно капсуляция помогает нам оказывать людям услуги на том же уровне, что и до пандемии.

Беседовала Ольга Алленова