Начало недели было посвящено доругиванию. Пресс-секретарь президента Вячеслав Костиков заявил, что съезд "не извлек никаких уроков из своего политического фиаско", "превратился в адскую машину для уничтожения политической стабильности" и "поставил себя выше и вне закона". В результате, по его словам, "съезд и его явное и тайное руководство несут всю полноту ответственности за свою провокационную деятельность". В ответ председатель ВС ободрил депутатов словами "съезд предотвратил попытку государственного переворота", "съезд отработал механизм развязки конституционных кризисов" и сообщил, что Костиковым займется прокуратура.
Реакция Хасбулатова была не вполне канонична. Костиков взял за образец дипломатическую ноту об объявлении войны: сперва перечислил претензии своего сюзерена к неприятеля, а затем использовал классическую формулу: "Правительство Его Величества более не отвечает за дальнейшие последствия". При получении такого рода ноты можно огорчаться безрассудству неприятеля или гневаться его вероломству, но странно похваляться при этом значительными успехами в "развязывании кризисов". Что же до обращения в прокуратуру, то, если суммировать все съездовские поручения Валентину Степанкову, то, с одной стороны, тюремных помещений всей России не хватит для исполнения таковых поручений, а с другой, Степанков каждый раз клянется в верности съезду, принимает поручения, после чего никаких действий не предпринимает и возвращается к дальнейшему выжиданию, чья возьмет.
В то же время министр внутренних дел Виктор Ерин довольно резко отказался от предложения подражать Степанкову и объяснил Хасбулатову, что в обязанности министра не входит комментирование высказываний президентского пресс-секретаря.
Таким образом, после бессмертного грачевского "я удивлен на Ваши вопросы" Хасбулатов получил столь же бессмертное еринское "не входит в мои обязанности", а если судить по раздраженной фразе председателя ВС "Баранников — он что у нас, адъютант уже?", министр безопасности, вероятно, также послал Хасбулатова посредством какой-то афористической фразы. При демонстративно независимом поведении силовых министров оптимистические заверения в том, что съезд что-то предотвратил, могут оказаться преждевременными.
К такому суждению склоняет и прискорбная история с черепом депутата Голишникова. Пострадавший депутат посетовал на то, что демонстрировавшие в пользу президента "пьяницы и наркоманы" нанесли ему удар по черепу, тогда как столичный мэр Юрий Лужков, нимало не сочувствуя пострадавшему, объявил, что если бы депутат не "пошел к демонстрантам" и не "провоцировал толпу", с ним "ничего бы не случилось".
Лужковская безжалостность, потрясая сердце, в то же время наводит на мысль, что история с депутатским черепом демонстрирует противоречивость позиции депутатского корпуса. На прошлой неделе депутаты, вообразившие себя революционным Конвентом, воодушевляли собравшуюся вокруг Белого дома толпу санкюлотов и нимало не огорчались призывами типа "Депутат, добей гадину", видя в том проявление справедливого народного гнева. История с черепом развернула все на 180 градусов, и те же депутаты с истинно роялистским негодованием клеймили буйство омерзительной черни, а недавняя любовь к санкюлотам была забыта. Опыт истории показывает, что если конституционные вопросы решаются при участии санкюлотов, череп депутата Голишникова — это минимальнейшая и мягчайшая жертва на алтарь принимаемой таким образом Конституции. Таким образом, съезд (это, впрочем, относится и к президентской стороне) и пытается возбуждать толпы, и боится их как черт ладана, что вселяет сомнения в успех такого популизма.
Но сомнения сомнениями, а пафос пафосом. В ответ на слова вдовы академика Сахарова Елены Боннэр "вы должны поклясться нам, что больше не пойдете на компромиссы с этими сволочами", президент поклялся: "Пора компромиссов закончилась". На это вице-президент, рассуждая о митингах, указал, что "участие в них руководителей столь высокого ранга недопустимо", поскольку "это экзальтирует население".
С вице-президентом можно было бы безоговорочно согласиться, однако его поиски "уголовников" среди президентского окружения, "гнид" среди руководителей СНГ и "мальчиков в розовых штанишках" среди министров, равно как и участие в таких экзальтированных мероприятиях, как "Конгресс гражданских и патриотических сил" Аксючица-Астафьева (февраль 1992-го), показывает, что экзальтация и ему не вполне чужда. Причина огорчения может заключаться в том, что последнее время по-горбачевски маневрирующий и катастрофически теряющий сторонников Ельцин выгодно оттенял стремительно набирающего очки по-староельцински экзальтированного Руцкого. Вернувшись к популизму, Ельцин враз вытеснил Руцкого с единственного поля, на котором тот способен был играть, и поставил вице-президента перед тяжелым вопросом: "Если не экзальтировать население, то чем еще заниматься?"
От имени Гражданского союза на этот вопрос пытается ответить Евгений Сабуров. С его точки зрения, Руцкой — это не "тень президента" и не "дублер", а "младший партнер" по коалиции 1991 года, с помощью которой Ельцин победоносно пришел к власти и "смог полностью контролировать съезд". Теперь, по мнению Сабурова, "мы оказались в нормальной демократической стране, в которой происходит нормальный политический кризис, связанный с распадением коалиции", изначально состоявшей из Центра и президентской партии.
Несколько сомнительно, чтобы, как полагает Сабуров, в "нормальной демократической стране" одной из суперпартий политического спектра являлись национал-социалисты, а центризм воплощался в образе Руцкого, но рамки нормальности, очевидно, текучи. Проблема, однако, в другом. С одной стороны, предвыборный блок 1991 года был типичным блоком "против": демократы и "новая номенклатура" объединились, чтобы добить состоящий из "старой номенклатуры" союзный Центр. После победы уже нельзя блокироваться "против", а нужно объединяться "за" что-то. Между тем демократы предполагали произвести какие-то преобразования, а "новая номенклатура" предполагала переваривать имущество умерщвленной "старой номенклатуры" и ни в каких преобразованиях не нуждалась. Как при этом можно было, не теряя политической идентичности сторон, сохранить пакт 1991 года, не вполне понятно. С другой стороны, вся деятельность кабинета в 1992-1993 годах представляла собой цепь уступок "гражданским союзникам", которых сам Сабуров считает "младшим партнером" по коалиции. Возможно, "младший партнер" считает эти уступки совершенно недостаточными — ведь скорее всего сабуровский пробный шар запущен как раз в связи со съездовским предписанием переформировать кабинет на коалиционной основе. Однако опыт коалиций в "нормальных демократических странах" предполагает, что "младший партнер" отчасти знает меру в своих требованиях и, шантажируя "старшего партнера" возможностью ухода из коалиции, не злоупотребляет этим аргументом. Так как Сабуров считает на данном этапе принципиально неважным обсуждение меры требований "младшего партнера", Гражданский союз, вероятно, возобновляет известную по концу 1992 года тягучую игру с невнятными требованиями и еще менее внятными обещаниями.
Не проявляя к такой игре особого рвения, руководитель администрации президента Сергей Филатов сообщил, что не только "составлен график поездок президента по стране накануне референдума" и "намечена серия консультативных встреч с представителями различных партий и движений", но даже "достигнуто принципиальное согласие с Р. Хасбулатовым о реконструкции бывшего кабинета президента в Доме Советов России", где Ельцин будет раз в неделю "встречаться с законодателями".
Вероятно, в отличие от Сабурова, президентские эксперты полагают, что об устойчивой многопартийности в России говорить рановато и следует, не выделяя особо "гражданских союзников", консультироваться со всеми понемногу — и с регионами, и с партийцами, и даже с депутатами. Вероятно, ельцинское желание еженедельно посещать старое пепелище было достаточно искренно поддержано Хасбулатовым, который, глядя на коммунистов и своего первого зама Юрия Воронина, вероятно, четко осознает, что ему, Хасбулатову, предстоит политически умереть на следующий день после Ельцина. А президентская сторона, видя такое похвальное протрезвление, в свою очередь также обогатила тактику и вместо "злого следователя" Костикова выпустила на люди "доброго следователя" Филатова.
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ