В московском издательстве Ad Marginem вышла книга знаменитого словенского философа СЛАВОЯ ЖИЖЕКА "13 опытов о Ленине" (Repeating Lenin). ЛИЗА Ъ-НОВИКОВА прошла краткий курс ленинизма у профессора Жижека.
— Какова была реакция на вашу книгу?
— Плохая была реакция, даже очень. Я потерял половину друзей. Оказалось, что все боятся даже заговорить о Ленине: с Марксом все в порядке, с Лениным — нет. Но, что странно, противники даже не утруждали себя тем, чтобы прислушаться к моей аргументации. Только некоторые друзья, такие, как Ален Бадью, были готовы к серьезному обсуждению. Но тем важнее сегодня говорить о Ленине, только через такие "запретные" сравнения и можно анализировать сегодняшнюю действительность.
— Другой наш классик говорил: "Я себя под Лениным чищу". Когда у вас возникла идея так же "почистить" и весь мир?
— Года три назад я организовал в Германии коллоквиум о Ленине. После этого я и написал эту книгу по-английски. Надеюсь, что по крайней мере в России она будет понята адекватно, особенно довольно подробный анализ сталинизма. Я надеюсь на внимательного читателя.
— А какие из "13 опытов" самые главные?
— Важно противопоставление Ленина и Сталина. Хоть я и не пытаюсь играть в эту скучную игру "хороший Ленин против плохого Сталина". Мол, проживи Ленин еще пару лет, он бы взял в союзники Троцкого или еще кого-нибудь и остановил бы Сталина... Мне-то как раз кажется, что все ужасы сталинизма уже были запрограммированы в самой революции. Вот что меня интересует: почему все пошло не так. В книге я особо критикую традицию Франкфуртской школы, Адорно, Хабермаса, которые сосредоточились только на фашизме. Но у этой школы не найти хорошего анализа феномена сталинизма.
— Что значит "повторять Ленина"?
— Конечно, пытаться буквально следовать ленинским заветам — это нонсенс. Но нельзя не замечать определенные исторические параллели. Так, в начале первой мировой войны социал-демократическое движение потерпело полное фиаско; кажется, что и сейчас ситуация повторяется. Левые в кризисе: воюют в небольших битвах за сексуальную и расовую терпимость, но не могут предложить работающую альтернативу капитализму. Разве что, помните, была такая концепция социализма с человеческим лицом. А мне кажется, тут мы должны действовать по-ленински: признать тотальный кризис и начать с нуля. Левые же выбрали себе роль критиков, но ведь это уже какое-то мазохистское удовольствие в поиске объяснения, почему все так плохо. Ленин такими вещами не увлекался. Вот на Западе сейчас считается, что свободы хватает на всех. Но в то же время капитализм мы принимаем безропотно, как будто нет никакого другого выбора. Но нужно спросить себя: действительно ли мы так свободны, как нам кажется? Для этого требуется мужество.
— Вы говорите о размывании границы между частным и публичным. А не происходит ли подобное с таким, казалось бы, интимным процессом, как чтение? Ведь, например, "Гарри Поттера" мы читаем всем миром.
— А не было ли так всегда? Ведь даже если вы читаете, запершись дома, все равно ведете диалог с миром. А вот в чем еще проявляется это исчезновение границы, так это в политике. Вы только посмотрите, какие вопросы становятся главными темами публичных дебатов: от абортов до религиозных взглядов. Это же сама интимность! Так что проблема не только в чересчур откровенных ток-шоу. Что-то коренным образом изменилось в соотношении частного и публичного, я назвал бы это явление социальным солипсизмом. Современный человек сидит один-одинешенек... Но перед компьютером, через который он связан со всем миром.
— В ваших исследованиях есть занимательность, чем не всегда может похвастаться даже художественная литература. Может быть, сейчас лучшие времена для нон-фикшн?
— Я не разделяю пессимизма, что времена книги кончились. Но действительно, сейчас востребованы не тяжеловесные философские трактаты, а небольшие эссеистические книги. В этом уникальность нынешнего времени: впервые в истории каждый из нас должен принять участие в решении главных философских проблем. Получается, что все мы немного философы.
— Но иллюстрируете вы свои идеи чаще не литературными, а кинопримерами. Почему?
— Кино сегодня — наиболее чувствительный показатель того, что происходит в идеологии общества. Если вы хотите узнать, что происходит, смотрите кино. К тому же я не люблю так называемых постмодернистских писателей. Я предпочитаю точно выраженные идеи. И почему бы не иллюстрировать их симпатичными примерами из кино?
— В книге вы говорите о противостоянии двух супердержав, Америки и Китая. А где же Россия?
— Россия медленно приближается к Западной Европе. После 11 сентября Америка отказалась от Европы как от главного партнера. И вообще отказалась от мечты о всеобщей либеральной демократии, даже если на словах декларирует обратное. Но важно, что у России есть связи с Европой. Франция, Германия, Россия — эти страны смогут выстроить альтернативу Америке и Китаю. Это очень важно. Не хочется быть только зрителями американо-китайской борьбы. У меня нет иллюзий: Россия по-прежнему в кризисе, но, возможно, именно у вас будет изобретена новая социальная модель.
— А у нас сейчас говорят о крахе либерализма.
— В одной из недавних статей для Путина придумали аналогию с кока-колой — "сталинизм light". Я с этим не очень согласен, но что-то подобное происходит сейчас и во всем мире — "тихая революция"; даже не замечая этого, мы отходим от демократии. Правила меняются, и тут Россия не исключение. А русский либерализм теперь платит за то, что он ассоциировался с олигархией.
— Знаете ли вы, что ваша книга издана здесь с логотипом КПРФ?
— Серп и молот? Не знал. Но это не сильно меняет дело: компартию ведь у вас уже не рассматривают как серьезную альтернативу. Важно, чтобы они не продолжали разыгрывать националистическую карту. Вот Зюганов — не он ли протестовал против выступления Пола Маккартни на Красной площади? Это, конечно, деталь, но это показатель культуры. Но вообще, у меня недостаточно сведений о политике и культуре в сегодняшней России, поэтому я и собираюсь к вам приехать в новом году.
— О чем ваша следующая книга?
— Это в какой-то степени продолжение "13 опытов о Ленине", попытка дать диагноз сегодняшнему обществу на примере иракской войны. Но потом я вернусь от политики к чистой философии.