обозреватель
Пожалуй, главным в 2003 году для российского бизнеса стало осознание важности верной трактовки экономических терминов. Кто и когда публично произнес с высокой трибуны термин "промышленная политика", сказать сложно. В массовый оборот он вошел в где-то конце 90-х, причем каждый, кто употреблял его, имел в виду что-то свое. И вот в конце 2002 года он начал свою жизнь в составе лозунга: "России нужна осознанная промышленная политика!" Нужна так нужна: в 2003 году, когда в необходимость непонятной, но привлекательной промышленной политики убедили всех, кого можно было убедить, в том числе государство, термин, который так долго не хотели понимать, отомстил всем.
Конечно, можно заглянуть в словарь, где ясно написано: "П. п.— политика, которая строится на непосредственном участии и активной роли государства в формировании структуры и организации промышленности с целью стимулирования экономического роста". Можно сопоставить термин с итогами вмешательства государства в экономику в прошлом десятилетии — от системы государственных квот на экспорт алюминия в 1992 году до реформирования лесной отрасли под крылом "Рослеспрома" в 1997-м. Можно вспомнить, что в 1999-2002 годах экономический рост в стране происходил практически без государственного вмешательства. Наконец, можно было сместить акценты: "непосредственное участие" задвинуть на второй план, благо, в стране до сих пор не завершено разгосударствление экономики, а основной упор сделать на "активную роль", и такие попытки делались — в частности, при разработке новых законов, четко определяющих правила самостоятельной, без государства, экономической деятельности бизнеса.
Впрочем, все впустую. Когда рабочая группа по промышленной политике РСПП под руководством главы АФК "Система" Владимира Евтушенкова в мае представляла свой вариант документа об основах промышленной политики России, было очевидно, что словарное определение РСПП усвоено, хотя и своеобразно. Так, в документе вполне отчетливо говорилось, что государство должно осуществлять вмешательство в экономику точечно и в пользу отдельных компаний — тех самых, которые "реализуют социально значимые проекты, важные для экономики". Позже стало ясно, что, например, правительство Москвы под промышленной политикой понимает монопольное право мэрии на девелоперские проекты на территории переносимых за пределы столицы промышленных предприятий, Союз лесопромышленников и лесоэкспортеров — государственное финансирование строительства новых целлюлозно-бумажных комбинатов, а "Русский алюминий" и "Иркутскэнерго" — сохранение навечно сверхнизких тарифов ГЭС Сибири для алюминиевых заводов, а также сохранение толлинга. А в районах, отдаленных от столиц не менее, чем от областных центров, понимали дело так, что промышленная политика — это когда политическая власть имеет полное право контролировать всю промышленность на своей территории и нести взятки следует не в местное отделение МВД, а именно что в здание райкома, сейчас — районной администрации.
И вот, наконец, термин "промышленная политика" доехал и до правительства РФ и администрации президента. Поскольку мелочиться в Кремле и в Белом доме как-то смешно, объектом "промышленной политики" стали целые отрасли экономики. Активная поддержка прямого вмешательства государства в экономику скоро привела и к идее отмены толлинга, к идее "изъятия сверхдоходов из нефтяной отрасли", к совершенно грабительской идее продажи предприятиям земли, на которых они стоят, к фактическому запрету строительства частных нефтепроводов. Хочешь промышленной политики? — получай.
Но "промышленная политика" в России не может быть отделена от "политической политики" — то есть чистой политики. Поскольку политика в России, с точки зрения государства,— его монополия, любые предложения ее приватизировать в пользу частных компаний вызывают появление на сцене генерального прокурора Владимира Устинова. Противодействие государству в реализации его промышленной политики (эффективной ли, неэффективной — другой вопрос; с моей точки зрения, по определению неэффективной) в области управления доходами нефтяной отрасли, по сути, и привело Михаила Ходорковского в "Матросскую Тишину". А спустя два месяца тогда еще глава МВД, но уже лидер "Единой России" Борис Грызлов обнародовал "десять принципов экономической свободы", подозрительно напоминающие заповеди, написанные руководством "Фермы животных" Оруэлла на стене свинарника. И это тоже — промышленная политика.
К концу 2003 года употребление термина пошло на убыль: практически всем стало ясно, что это такое. Борьба с последствиями активного употребления термина, ставшего реальностью, займет еще несколько лет. Но нет уверенности в том, что ему на смену не придут другие. Например, "протекционизм", "защита государственных интересов", "несправедливость итогов приватизации". Давайте же читать внимательнее: слова могут быть опасны.