премьера театр
Театр Российской армии показал премьеру "Севастопольского марша" — пьесы Наталии Скороход по мотивам произведений Льва Толстого в постановке главного режиссера театра Бориса Морозова. РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ сначала с любопытством, а потом с испугом наблюдал за тем, как антивоенная, в сущности, пьеса превратилась в военно-патриотическое представление.
Готовы ли вы умереть за родину? Вообще говоря, это такой вопрос, который в современном цивилизованном обществе задавать людям неприлично — вроде вопросов о вере, личной жизни и зарплате. Потому что цивилизованное общество устроено таким образом, чтобы этот вопрос вообще не вставал, чтобы жизнь граждан всячески охранять, продлевать и делать спокойной, а не требовать чуть что последней жертвы. И если кто подвергается соответствующему риску, то у него работа такая и ему за нее деньги платят. Но мы не где-нибудь, а в России живем. Тут всегда надо быть готовым к тому, что кто-то, не сумев сделать жизнь граждан спокойной, начнет судорожно искать очередную национальную идею, а за неимением таковой грозно насупит брови и станет хватать каждого прохожего за шкирку: готов умереть за отечество?
Петербургский драматург Наталья Скороход несколько лет назад написала пьесу о молодом человеке, который движется навстречу своей героической, но бессмысленной смерти. О том, как внушенная извне идея оказывается сильнее здравого смысла. "Севастопольский марш" написан по мотивам "Севастопольских рассказов". Это не банальная инсценировка, а оригинальное произведение: у Льва Толстого госпожа Скороход позаимствовала лишь эпоху, некоторые обстоятельства, описания и фамилии героев. Многое досочинила, дофантазировала, и получилось двухактное произведение для сцены. Драматург вытянула в театральный сюжет историю молоденького прапорщика артиллерии Владимира Козельцова (Юрий Сазонов). В первом действии, названном "Мир", он убегает из дома тетушки и едет на фронт, в Крым. На трехмесячном пути Козельцов оказывается у разных людей, его так и эдак отговаривают от безумной поездки, но он ослеплен патриотической идеей, верностью императору и проч. Во втором действии ("Война") добровольная жертва попадает в осажденный Севастополь, потом на передовую и в конце вместе с другими офицерами и солдатами гибнет в решающем сражении.
Написана пьеса все-таки скорее с опытом позднего Толстого, чем с пафосом Толстого раннего. Поэтому только на первый взгляд логично было отдавать ее в Театр армии. По теме "Марш" действительно подходит военному театру, но по внутренней авторской установке — нет. Впрочем, поначалу (мне кажется, именно это и стало роковой ошибкой) из него просто решили сделать мюзикл, видимо, что-то в духе знаменитого музыкального спектакля "Давным-давно" (более известного по киноверсии "Гусарская баллада"). Андрей Петров написал к "Севастопольскому маршу" много музыки, мелодичной и не очень, дежурно-средней, напоминающей все музфильмы сразу, то есть именно такой, какую и можно было ожидать от усталого живого классика. Но с мюзиклом не заладилось. Как бы далеко ни ушла госпожа Скороход от великого автора, не подпевается актерам толстовскому сюжету. Лукавство, озорство и кураж оперетты плохо сочетается с драматизмом драматургического материала.
Почувствовав слабость жанрового решения, театр принялся искать затее хотя бы идейное оправдание. Раз не получился выгодный кассовый мюзикл, должно получиться хотя бы важное военно-патриотическое произведение. Главный режиссер Театра армии Борис Морозов наверняка чувствовал, что ставит пьесу, в сущности, антивоенную, вдохновленную вот этими словами Толстого: "Одно из двух: или война есть сумасшествие, или ежели люди делают это сумасшествие, то они совсем не разумные создания, как у нас почему-то принято думать". Господин Морозов — современный человек, самостоятельный режиссер, серьезный профессионал и ни за что не стал бы сознательно ставить ура-патриотическую конъюнктуру, хотя бы и по долгу службы. Об этом свидетельствует сильнейшая сцена спектакля — сцена гибели героев. Пушечные ядра, они же надувные черные шары, парят, подвешенные в воздухе; все ритмы заторможены, разряжено не только пространство, но и время. У сцены словно расширены глаза — в оцепенении перед неизбежностью.
Почти все остальное время спектакля у Театра армии выгнута грудь колесом и горят глаза. Не секрет, что это циклопическое пространство само провоцирует актеров на раскатистые интонации и командный голос даже в лирических сценах, а иначе просто не докричишься до зрителей. Режиссеры всегда воюют с милитаристским духом этой сцены, воюют за человека, а тут вдруг Борис Морозов сдался на милость победительницы. Тем более что художник Виктор Арефьев оставил одну из самых больших театральных сцен мира почти пустой, раздев ее аж до заднего кармана (это один из лучей здания-звезды). Не затеряется тут лишь тот, кто выкрикивает лозунги про славу русского оружия. Какие уж там размышления о человеческой жизни и о войне! Народу в спектакле занято ох как много, пролог и финал решены в духе советского правительственного концерта, грохочет севастопольский марш, и на секунду вдруг охватывает иррациональный ужас, что по окончании спектакля тебя не отпустят домой, а отправят в составе военизированной колонны на какую-то понадобившуюся им очередную передовую.