На сайте TheatreHD и на странице труппы «Балет Москва» в социальной сети «ВКонтакте» состоялась первая полнометражная танцевальная премьера эпохи коронавируса: видеоспектакль «Прощай, старый мир!» в режиме самоизоляции поставили хореограф Владимир Варнава, художник Павел Семченко и шесть артистов труппы «Балет Москва». Рассказывает Татьяна Кузнецова.
Фото: пресс-служба театра "Балет Москва"
Фото: пресс-служба театра «Балет Москва»
Фото: пресс-служба театра «Балет Москва»
Вообще-то балет активничал с первых дней карантина: духоподъемные или шуточные ролики о поддержании формы в режиме самоизоляции и мастер-классы от ведущих педагогов / артистов наперебой выпускали и российские, и мировые театры. Но именно «Балет Москва» первым в мире решился поставить полноценный спектакль. Приглашенный хореограф Владимир Варнава собрал междугородную команду (художник Павел Семченко, один из создателей театра АХЕ, композитор Денис Антонов и техническая поддержка студии Oktodare.com — из Санкт-Петербурга, а видеохудожник Олег Михайлов — из Кёльна). Провел дистанционный кастинг и вместе с художниками детально (хотя и виртуально) исследовал места действия — квартиры артистов. Раздал задания, отрепетировал не только исполнение, но и съемочный процесс (в качестве операторов выступали сами артисты, вооруженные телефонами) — и через три недели запойной работы полуторачасовой спектакль «Прощай, старый мир!» вышел в интернет, собрав за сутки немыслимую для современного танца аудиторию в 643 258 человек.
Поставлен он в жанре видеотанца, расцветшем в мире еще в 1980-е, но так и не привившемся на российской почве. От танца, снятого на видео (или на цифру), видеотанец отличает особое поведение камеры, пляшущей наравне с артистами, и ведущая роль неживой натуры, соперничающей с живыми исполнителями: адепты жанра уравняли в режиссерских правах хореографа и художника. «Прощай, старый мир!» построен именно так: хореография тут лишь одно из слагаемых сложносочиненного повествования, чье содержание выходит далеко за рамки рефлексии на тему самоизоляции. Художники превратили обиталища артистов — от жалкой однушки с лестничной клеткой, выкрашенной поносной масляной краской, до стильной минималистской загородной виллы — в эстетские арт-объекты; в них обнаружилось множество сценических площадок, каждая из которых диктовала правила игры, стиль и язык эпизода.
27 самодостаточных неравнозначных фрагментов, в которых художник и хореограф, предмет и человек, картинка и движение попеременно оспаривают лидерство, складываются тем не менее в цельный коллаж. Слабейшими, как ни странно, оказались дуэты — любовно-бытовые, придуманные парой уже известных хореавторов Алексеем Нарутто и Ольгой Тимошенко. Артисты не выдержали испытания макросъемкой: крупные планы вытаращенных немигающих глаз сильно отдавали актерской фальшью. Вертикальные поддержки в тесной кухне с плавающей от потолка до пола камерой выглядели вымученно и нечисто, вылизывание кефира с головы партнера казалось пародией на эротику, а робкое заигрывание двух безголовых тел на пятачке между стенным шкафом и прихожей было слишком предсказуемым и примитивным. Танцовщика Илью Романова художники употребляли преимущественно в качестве живого «натюрморта»: его обнаженный торс, разрезанный и скадрированный зеркально, как игральная карта, претерпевал самые фантастические трансформации. Тонкая, гибкая, легкая Диана Мухамедшина вольно порхала по просторам загородного жилища, которое видеохудожник, дробя и заново выстраивая кадр в режиме реального времени, превращал в фантастические архитектурные пространства с бесконечными зигзагами лестниц и прямоугольниками окон, распахнутыми прямо в космос.
Самая «карантинная» партия (и хореографически наиболее убедительная) досталась Андрею Остапенко, исполнившему на лестничной клетке снятый через дверной глазок чисто кафкианский монолог прилипшего к замызганной стене полунасекомого. Он же в крошечной заставленной мебелью кухне разыграл кабаковского персонажа, улетевшего куда-то в небытие: камера, снимавшая этот процесс из стиральной машины, зафиксировала его полное исчезновение. А самой интересной оказалась партия Анастасии Пешковой, похожей на прозрачных девочек Достоевского обитательницы весьма живописной сталинской квартиры. Желтые стены, красная мебель, углы-закоулки и обширные лестничные пролеты оказались отличной декорацией и для размашистых вариаций с батманами и растяжками, и для этюдов «на ограничение пространства».
Умно сконструированный «Прощай, старый мир!», полный метафор, символов и отсылок к культурному наследию, увенчала незатейливая меланхоличная песенка, сочиненная юным артистом «Балета Москва» Тимуром Загидуллиным, по первым словам которой и назван спектакль. В ней рифмуются «чертов кукловод» и «звездный небосвод», куда улетели из шести окон домашних клеток все персонажи «самоизоляционной» саги, значение которой выходит далеко за рамки карантинных мероприятий. И дело даже не в том, что этот спектакль стал первым в длинной череде произведений, которыми балетный мир уж точно откликнется на пережитый стресс. Важнее, что «Прощай, старый мир!», созданный в экстремальных условиях, впервые в истории отечественного видеотанца оказался не провинциальной поделкой, а продуктом вполне международного уровня.