фестиваль театр
На Рождественском фестивале в Новосибирске Минусинский драматический театр показал спектакль "Наваждение Катерины" по очерку Николая Лескова "Леди Макбет Мценского уезда". Повышенное внимание зрителей и прессы к этим гастролям объяснялось тем, что накануне минусинский спектакль был номинирован на премию "Золотая маска". Рассказывает РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ.
Программу нынешнего Рождественского фестиваля по неведению можно было бы принять за один из тех фестивалей лауреатов и номинантов национальной театральной премии, какие вот уже несколько лет устраивает "Золотая маска" в крупных российских городах. В Новосибирске представлены лауреаты прошлого конкурса питерские "Московский хор" Малого драматического и "Эдип-царь" Театра на Литейном, а также участник последней "Маски" сатириконовский "Синьор Тодеро хозяин". Рядом в программе вновь "выявленные" номинанты грядущего состязания за масочное золото: "Вишневый сад" Някрошюса, "Двойное непостоянство" местного "Глобуса" и "Наваждение Катерины" Минусинского театра. Последний — самый неименитый из перечисленных: не "всемирно известный", не академический, а просто городской театр из сибирской глубинки. Это не мешает ему вот уже третий раз за десятилетнюю историю фестиваля "Золотая маска" попадать в число его участников. Достаточно посмотреть "Наваждение Катерины", чтобы понять почему: серьезность и постановочная культура Минусинского театра приятно удивляют всех, кто способен трезво оценить состояние нынешней театральной провинции.
Сохранить в предлагаемых обстоятельствах серьезность, очевидно, можно только в том случае, если не будешь бежать нравственного ригоризма. Руководитель театра режиссер Алексей Песегов не бежит. Знакомые с жизнью Минусинского театра отваживаются сравнивать труппу Песегова с театральной сектой. Так или нет, но очерк Лескова режиссер ставит как откровенное театральное назидание, придумывая для истории внятное обрамление — сцены венчания Катерины Измайловой с законным мужем. Начало: молодая жена и немолодой муж стоят под венцом, а сзади них появляется лицо зловещего искусителя Сергея. Финал: все та же свадьба, но Катерина мужественно отворачивается от персонифицированного соблазна, крепко берет под руку нелюбимого суженого, а лицо парня исчезает. Вроде как ничего и не было — прогнала она от себя наваждение.
Одна из журналисток в разговоре о спектакле сделала смешную оговорку, назвав его "Похождениями Катерины". Именно похождения занимают все время между двумя наваждениями. Леди Макбет Мценского уезда предстает в Минусинском театре не сильным национальным характером, но презренной грешницей. (Кстати, типаж ее, в отличие от узаконенной Натальей Гундаревой кустодиевской пышнотелой красавицы, соответствует лесковскому описанию — Екатерина Соколова стройна, черноволоса, "шея точно из мрамора выточенная".) Когда на каторге полюбовник избивает ногами Катерину Измайлову, только суровое "так поделом же ей" должно возникнуть в зрительских мыслях. Бьет ведь он под ту же немудреную музыку, под которую лазил к полюбовнице. Блуд решен у господина Песегова как бойкая комическая пантомима, трехкратно повторяющая один и тот же сценарий ночи: приходит Сергей к Катерине — задувает свечку под образком — она вскакивает с ложа — он встает, потягиваясь — сбегает со двора, выбив две доски в ограде — работник исправляет ущерб — и вот опять он приходит к ней. Икона, которую затемняют грешники, закреплена на не видном до поры мельничном колесе. Трижды, то есть каждый раз, когда совершается положенное Лесковым убийство (старика Бориса Тимофеевича, мужа Зиновия Борисовича и невинного племянника Феди), тяжелое колесо угрожающе вращается, и вместе с ним переворачивается, кувыркается и несчастная икона. На зрительниц малого города должно действовать упреждающе.
Впрочем, прямоту морального месседжа по отношению к "Наваждению Катерины" можно и не обсуждать. В спектакле господина Песегова помимо строгого нравоучения есть и суровая выразительность театральной формы. Тщательно поставленный свет нервно играет в плоскостях двухэтажной деревянной купеческой усадьбы, темной и глухой, такой, что перенос действия из дома в острог дается легко. Между диалогами находится время и для ритмически выверенных безмолвных сцен — вроде почти балетного томления Катерины на балконе. В призрачном голубоватом свете за воротами дома являются героине призраки убитых, а в заключение истории это замогильное пространство превращается в речное дно, куда утаскивает за собой соперницу ревнивая каторжница Катерина Измайлова. Не то что бы в этой четкой организации ритма и пространства минусинского спектакля содержались какие-то настоящие театральные неожиданности и откровения. Но в его мрачной сдержанности, в осознанном изображении извечной "власти тьмы" есть след завидного профессионального стоицизма, которого, возможно, сегодня как раз и не хватает прочим субъектам провинциальной театральной жизни.