премьера балет
На Новой сцене Большого театра прошла премьера балета "Ромео и Джульетта" в постановке английского режиссера Деклана Доннеллана и молдавского хореографа Раду Поклитару. ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА сочла спектакль эпохальным для академического театра: в нем не оказалось и намека на "балет".
Союз (многие полагали, что мезальянс) драматического режиссера с мировым именем и 32-летнего хореографа, известного лишь ярым балетоманам, оказался феноменально органичным. Разбираться, кому что принадлежит в детально просчитанном сценическом вихре,— никчемная трата времени. Постоянный соавтор Деклана Доннеллана, сценограф и художник Николас Ормерод применил свой фирменный минимализм. Никакой бутафории, пара съезжающихся стен-станков и плоскости локальных цветов, разрезающие задник то по вертикали, то по горизонтали. Этого оказалось более чем достаточно и для убийственной агрессии уличных драк, и для серого церковного покоя, и для могильной беспросветности единственной брачной ночи. Ни Верона, ни эпоха Возрождения в спектакле не предусмотрены; герои одеты по сегодняшней моде, а случившееся с ними могло произойти где и когда угодно.
Из сюжета шекспировской трагедии с той же минималистской категоричностью выброшена вражда кланов. Монтекки отсутствуют напрочь: главный, почти метафизический враг здесь — толпа. Агрессивная, равнодушная, легкомысленная, но беспощадная ко всем, кто живет не по ее правилам. Изъяты побочные персонажи — Кормилица, Бенволио, излюбленные балетом всевозможные служанки, подружки и друзья. Оставшимся подарены вкусно разработанные и предельно внятные функции. Лоренцо, духовный лидер, слеп, как крот. Меркуцио — гомосексуалист-эпикуреец, любовно пестует юношу Ромео. Старец Капулетти — беспомощный обломок ушедшего величия. Молодая мать Джульетты, одержимая отчаянной страстью к племяннику мужа, олицетворяет эротику. Тибальд — воплощение мачизма: не пропускает ни одной юбки, в том числе и Меркуцио, проникшего в дом Капулетти переодетым в женское платье (Тибальд зарежет этого обаятельного циника как раз за тот поцелуй взасос, который влепил ему публично на балу). Ромео и Джульетта — дети, которые еще не успели вписаться в роли, предназначенные им жизнью и окружением. И уже не успеют.
Но это только схема, предложенная режиссером. Спектакль же — явление радикальное. Он ставит балетных рецензентов в тупик, про него невозможно писать как про балет. Балерины здесь не танцуют на пуантах, да и вообще нет ни одного па, которое можно было бы обозвать надежным французским термином. Нет завершенных и узаконенных веками форм танца — соло, дуэтов, ансамблей. И рассуждать о красоте линий, техничности исполнения, высоте прыжка или виртуозности вращений нет оснований: в таком спектакле все это не имеет значения. А главное, танец (в том виде, в каком его привыкли воспринимать в России) просто исчез — растворился в потоке безостановочного и насыщенного действия. В точных и единственно достоверных движениях, которые выражают состояние каждого персонажа в каждую секунду спектакля. В очень конкретных мизансценах, которые рождают самые пронзительные метафоры.
Раду Поклитару виртуозно владеет кордебалетом, почти не уходящим со сцены: три десятка человек он может сделать невидимыми (так в сцене бала внимание зрителей мгновенно переключается с подчеркнутой пошлости массового танца на страсти, сплетающие главных героев); может нарисовать пейзаж (как в финале, где изрезанные линии застывших танцовщиков обозначают дорогу в склеп), может превратить в тьму сознания (сжимающееся черное каре в сцене, когда Джульетта выпивает снотворное) или в непреодолимый барьер балкона (в знаменитой 15-минутной сцене разъединенные кордебалетом герои объясняются в любви без единого прикосновения).
Но самое поразительное в новом спектакле — актерский ансамбль. Импульсивный и поразительно точный в реакциях 19-летний Денис Савин (Ромео), отважно отказавшаяся от балеринских норм Мария Александрова (Джульетта), превратившийся из записного комика в роскошного яростного самца Денис Медведев (Тибальд) или Юрий Клевцов (Меркуцио), столько раз виданный в партиях социальных героев, но впервые сыгравший такого отвязного и ироничного маргинала. Все (от главных героев до безымянных артистов в последней линии кордебалета) танцуют не просто превосходно, они проживают сценическую жизнь с такой убедительной интенсивностью, которую сцена Большого не помнит, возможно, со времен премьеры григоровичского "Спартака".
Вчерашние выпускники, опытные сорокалетние премьеры и даже пенсионеры, нынешние репетиторы театра играют в одной команде, дополняя и поддерживая друг друга, как было в легендарные времена первой постановки "Ромео" и как должно быть в живом балетном театре. Больше всего повезло молодым. Новое поколение Большого получило спектакль, который дает им высказываться на собственном и весьма актуальном языке. В ожидании этого дня увяли по крайней мере три поколения замечательных московских артистов.
Принципиально, что балет Большого показал себя еще накануне прихода нового худрука Алексея Ратманского, с которым связывали надежды на обновление. Теперь понятно, что его приход — большая удача, но не он один будет обеспечивать реформы. Путь, который нащупывал театр, ставя "Дочь фараона", "Пиковую даму" и "Светлый ручей", оказался верным: ставка Большого не на переносы на свою сцену чужих шедевров, а на производство оригинального продукта, оправдала себя: смотреть премьеру "Ромео и Джульетты" съехались импресарио главных балетных стран. Они-то знают, где чем можно поживиться.