концерт музыка
В Москве представил программу "Музыка и диктатура в СССР" дирижер и пианист Владимир Ашкенази. В Большом зале консерватории и театрально-концертном центре Павла Слободкина о страшном думала ВАРВАРА Ъ-ТУРОВА.
Концерты с продуманной концепцией вместо привычной моцарто-брамсовской солянки в Москве — настоящая редкость. Мировое турне Владимира Ашкенази, завершившееся двумя концертами в Москве, было посвящено противостоянию диктатуры и искусства в СССР. Поводом для начала проекта, идея которого возникла у Владимира Ашкенази давно, стало 50-летие со дня смерти Прокофьева и Сталина — оба умерли 5 марта 1953 года. В Нью-Йорке, Лондоне, Вене, Кельне и Праге известный пианист и дирижер представил публике произведения Сергея Прокофьева, Дмитрия Шостаковича, Дмитрия Кабалевского и Родиона Щедрина.
Задвинув собственные претензии к диктатуре даже не на второй, а на какой-то вообще никому незаметный план, на авансцену Владимир Ашкенази вывел гениальную музыку Прокофьева и Шостаковича. Тринадцатая симфония композитора, написанная по прочтении стихотворения Евгения Евтушенко "Бабий Яр", явилась своеобразным связующим звеном во всех концертах проекта. В Москве под руководством Владимира Ашкенази ее исполнил Государственный симфонический оркестр "Новая Россия". Пожалуй, единственное, в чем можно упрекнуть Владимира Ашкенази, так это в некотором сглаживании углов. Что Тринадцатая симфония, исполненная в сильно сдержанных темпах и приглушенной динамике, что альтовая соната Шостаковича, в которой пианист не партнерствовал — аккомпанировал Юрию Башмету, везде Владимир Ашкенази с исполнительской точки зрения уж слишком скромничал. Но и без яркой фортепианной партии в проекте было что послушать.
Например, российскую премьеру вокального цикла Родиона Щедрина "Век мой, зверь мой" на стихи Осипа Мандельштама. Вокальную партию исполнил английский тенор Марк Такер и приятно удивил лучшей, нежели у русских певцов дикцией в русской поэзии — каждое слово было понятным и иногда даже казалось осмысленным и прочувствованным. Это особенно было заметно на фоне излишней высокопарности Аллы Демидовой, читавшей отрывки из дневников Анны Ахматовой.
Но одно уж точно — идея Владимира Ашкенази "поведать публике о невероятном давлении, напомнить, как тяжело было жить и творить великим композиторам в Советском Союзе", теперь реализована полностью. Не думать об этом, в течение двух дней слушая по-настоящему страшную, хоть и гениальную музыку, было невозможно.
Обычно, чем больше пафоса в словах, тем меньше доверия к ним. Человеческая скромность Владимира Ашкенази правильно расставила акценты в довольно высокопарной затее. Не вернувшийся в Советский Союз с гастролей в Великобритании, Владимир Ашкенази тем не менее не стал для режима врагом уровня Мстислава Ростроповича, Галины Вишневской, Михаила Барышникова. Все та же природная скромность, ощущение внутреннего достоинства не позволили пианисту когда-либо выступать с политическими заявлениями. Он не проклинал вождей, не ратовал за свободу и даже гражданство сменил спустя много лет после отъезда. Пожалуй, проект "Музыка и диктатура" — первое открытое выражение политической позиции Владимира Ашкенази.