По итогам торгов 12 мая нефтяные компании в России выглядели лучше остальных. Акции и «Лукойла», и «Роснефти» выросли на 1,5% и 1% соответственно. Цены на нефть тоже шли вверх, к концу торгового дня стало известно, что ОПЕК+ будет пролонгировать свои соглашения по сокращению добычи на 9,7 млн баррелей. А ключевым событием дня стало, конечно, совещание у президента руководства «Роснефти». Игорь Сечин обсуждал с Владимиром Путиным проблемы нефтяной отрасли в контексте пандемии. Ситуацию на рынке российской нефти экономический обозреватель “Ъ FM” Олег Богданов обсудил с преподавателем департамента политологии Финансового университета Леонидом Крутаковым.
Фото: Сергей Коньков, Коммерсантъ / купить фото
Фото: Сергей Коньков, Коммерсантъ / купить фото
— 12 мая — ключевой день для российской нефтяной отрасли. На встрече с президентом поднимались важные проблемы. Как вы думаете, какая из них ключевая: то, что относится к «Роснефти», или проблемы всего сектора, которые сейчас зависят в большей степени от банковского сегмента, от кредитования, от ставок по кредитам, и всего, что с этим связано?
— Во-первых, я бы, наверное, не говорил о ключевом. Я бы говорил о серьезном моменте для отрасли и важном, потому что не все решается и решится в один день. То, что заявлена была серьезная проблематика, — это безусловно. И то, что эта проблематика влияет на будущее развитие не только отрасли, но и страны, это тоже не вызывает никаких сомнений. Вы, наверное, правильно обозначили ключевой вопрос, который обсуждался. Это, во-первых, вопрос доступа к деньгам кредитным. Мы же понимаем, что развитие идет за счет кредита, то есть за счет будущих прибылей. А это вопрос всего лишь институционального оформления проекта. В этом смысле, конечно, то, что произошло в результате падения мировой экономики из-за пандемии, — у нас же обрушилось все, не только нефтяной сектор, у нас просел и банковский сектор, снизилась капитализация, и, соответственно, лимиты, которые банки могут выдавать по установленным правилам, они тоже существенно снизились. То есть нас фактически заставляют сокращать развитие, инфраструктурное развитие. О чем, собственно говоря, насколько я понял из итогов встречи, Сечин и говорил.
— Но здесь рассчитывать на какой-то прогресс можно? В принципе, банки, вот в отличие от прошлых кризисов, находятся в очень хорошей форме, в отличие от многих отраслей. У них есть резервы определенные. Вот как-то сдвинется с места эта тема?
— Я очень надеюсь на то, что президент услышит это предложение, отреагирует на него, потому что нас же отрезали от международного кредита, и тут опять же речь не о «Роснефти» и даже не об отрасли, а вообще обо всей промышленности, потому что им надо кредитоваться для того, чтобы Россия развивалась, для того, чтобы рабочие места появлялись, для того, чтобы инфраструктура была, для того, чтобы, собственно, был рост. Тут, если переводить в такой большой формат, то речь идет о том, чтобы сменить финансовую политику на промышленную политику в стране. То есть у нас же, мы заменили одно другим, и теперь у нас источником банковского финансирования является не промышленность, а Центробанк. Поэтому, собственно говоря, там три вопроса были, помимо кредитования. Он, на мой взгляд, ключевой, потому что есть исторический прецедент.
В свое время, когда Российская Империя провела приватизацию бакинских нефтяных приисков, и там братья Нобели работали, которые это продвигали. Когда Ротшильды пришли в бакинские прииски, они что сделали? В Российской Империи кредит стоил 22%, а Ротшильды давали под 7% деньги и готовы были брать погашение кредитов товаром, то есть керосином и нефтью. И через какое-то время фактически все прииски перешли во владение семье Ротшильда. И вот, как работает финансовая схема. Если мы будем ее сохранять в таком виде с такой базовой ставкой большой и с такими кредитными лимитами, рано или поздно другие финансовые возможности съедят нашу промышленность. А то, что еще существует геологоразведка, которая просила отсрочки по налогам, плюс тарифы — тоже очевидная вещь. Непонятно, на чем основан рост, что является издержками той же «Транснефти», которая за последнее время в три раза увеличила тариф на прокачку, при этом цены на нефть со $100 упали, если говорить о Urals, — до $25, в четыре раза, а тарифы с 2008 года выросли в три раза. Как это может быть? Я не понимаю.
— Причем, в Соединенных Штатах Дональд Трамп и администрация не стесняются всячески стимулировать свою глубоко убыточную отрасль. Они и тарифную политику поддерживают кредитами, не дают обанкротиться крупным игрокам, хотя там уже процесс идет. А у нас, видимо, ситуация перезрела в этом смысле?
— Абсолютно точно, потому что это рабочие места. Это социальный фактор, это рабочие места, это промышленная инфраструктура, созданная уже. Ну что ж, бросить все это гнить сейчас там, в техасском поле или как-то все-таки постараться пережить тяжелые времена? Понимаете, в чем дело, даже на этом уровне ФРС США — триединый мандат. У нас одна функция у Центробанка, а вот у ФРС США, помимо таргетирования инфляции, доступность кредита и покупательная способность граждан записаны. То есть они обязаны обеспечивать вот это, помимо макроэкономической борьбы с инфляцией. И это заставляет их действовать в интересах не финансовых макроэкономических каких-то абстрактных показателей, а в интересах конкретных людей. Трамп тоже так действует.