фестиваль танец
В рамках фестиваля российских театров танца ЦЕХ прошла московская премьера российско-эстонского спектакля "Лебединое озеро". Первая в России радикальная версия балета ТАТЬЯНУ Ъ-КУЗНЕЦОВУ разочаровала обилием неиспользованных возможностей.
Идея-то была замечательная. "Лебединому озеру" принадлежит центральная идеологическая роль в истории СССР и новейшей России: сказкой про то, как добро побеждает зло, еще сталинские соколы потчевали союзника Риббентропа, потом и других разномастных союзников. Под "Лебединое" хоронили всех генсеков, им же сопровождался и путч 1991-го. Так что современным авторам давно пора поплясать на костях тоталитаризма, использовав историю про угнетенных лебедей,— народ же должен "шутя расставаться со своим прошлым".
И народ этого хотел — в Центр Мейерхольда на современное "Лебединое" привалили толпы. Экспозиция была воодушевляющей: в фойе елочными гирляндами развешаны фотографии Чайковского вверх ногами; курилки-лестницы усеяны белоснежными листами формата A-4, которые публика подбирала и, не найдя ни единого типографского знака, аккуратно укладывала обратно на пол; входные билеты развязные фрачники с черными кругами под глазами осматривали, обнюхивали и даже надкусывали. Уже воодушевленные, зрители с одобрением взирали на двухъярусную металлоконструкцию, разместившуюся по бокам сцены, прикрытую до поры огромным серым полотном.
Потом полотно сдернули — и полуторачасовой спектакль принялся разрушать ожидания постепенно, но неотвратимо. Новое "Лебединое", копродукцию московского театра "Кинетик" и таллинского Von Krahl Theatre, ставили оба режиссера-руководителя — Александр Пепеляев и Петер Ялакас, смешав в одном спектакле своих артистов. Двое, конечно, лучше, чем один. Зная типовую продукцию господина Пепеляева, нельзя не отметить, что совместный спектакль сделан добротнее и аккуратнее, чем обычно: предметы не падают из рук артистов, вода льется куда надо, видеопроекция проецируется в назначенное ей место, мизансцены разработаны тщательнее, танцовщики работают четче и активнее, актерские задачи поставлены и отчасти даже выполнены. Однако связности действу это не прибавило.
Постановщики пояснили, что "освобождающий Одетту Зигфрид чем-то напоминает классиков революции и, может быть, поэтому принимает черты злого гения Ротбарта". Этот самый Ротбарт предстает в виде знаковой для СССР "тройки" (тройка классиков марксизма, "тройка" сталинского трибунала — ассоциативный ряд можно продолжить). Три мужика — некто в гимнастерке, некто канцелярского вида и некто партикулярного, но с петушиным гребнем на бритой голове — залетными марсианами приземляются на зачарованном озере, используя металлические бочки в качестве летательного аппарата (пролог исполнен с помощью видеопроекции). Пришельцы тут же начинают наводить порядок на "озере": выводят из анабиоза забитых особ женского пола, сидевших дотоле с цинковыми ведрами на голове, и начинают их использовать — по большей части в качестве сексуальных объектов. Зомбированные серые мышки сучат лапками. Верхними — имитируя стирку подолов (обозначается одновременно и трудовой процесс, и уничтожение следов сексуального контакта); нижними — символизируя бег на месте в светлое будущее (проекции на развешанных простынях показывают то строй тракторов, то физкультпарады, то иные достижения совстроя, в том числе и лебединый балет). Периодически девушки устраивают госперевороты, загоняя Ротбартов в бочки и надевая им ведра на головы, однако затем снова впадают в спячку.
Политконцепция особых возражений не вызывает, но постановщики явно захлебнулись от обилия ассоциаций и собственных придумок: спектакль невнятен и плохо срежиссирован. Похоже, в него вошли все без разбору домашние заготовки — и оригинальные (как танец катающихся бочек), и симпатичные (как любовная пантомима Одетты с Ротбартом-панком, нежно делающим ей из носа "клювик" прищепкой для белья), и пошлые (как продевание руки по локоть между ног женщины в черном "гамлетовском" костюмчике, что, видимо, должно означать ее превращение в мужчину Зигфрида), и беспомощные (как почти все танцевальные фрагменты).
За постановку танцев здесь явно отвечал хореавтор Пепеляев — музыка Чайковского, хоть и препарированная композитором Загнием, требовала неких телодвижений. Но поскольку личный ассортимент постановщика сводится к пресловутому "два притопа, три прихлопа", он все чаще делегирует свои полномочия двум артисткам театра "Кинетик", некогда закончившим московское хореографическое училище и приложившим немало усилий, чтобы стереть следы этого постыдного факта своих биографий. Обе обзавелись дежурным набором индивидуальных па: одна любит этак легонько потряхивать и ковырять присогнутыми конечностями, другая — мотать вытянутой ногой и с размаху бросаться на колени. В сольных фрагментах, которыми корректно наделены все шесть серых представительниц насилуемого народа, попеременно проглядывает то один, то другой почерк. Смысла эти соло не добавляют, зато бесповоротно уводят на задний план прелестную нетанцующую Одетту — дебелую женственную даму с ласковой улыбкой идиотки.
Разумеется, русскому современному балету трудно обойтись без наготы. Но поскольку в современном эстонском голая женщина — давно отыгранный сюжет, создатели "Лебединого" находят свежий ход — оставляют свитер на шее избранной: грудь прикрыта, но все-таки видна. Ну а мужики раздеваются и вовсе по делу: свои черно-серые шмотки — от гимнастерки Дзержинского до жилетки Свердлова — они навешивают на белоснежную Одетту. И, оставив ее с грузом проклятого прошлого, непорочно обнаженными уходят за простыню-экран. Чтобы превратиться в компьютерных лебедей и улететь с взбаламученного озера. Так и оставив зрителей в недоумении: чем — пафосом или иронией — его мутили, да и вообще зачем?