Героем недели оказался не столько даже президент со своим обращением к народу, сколько председатель Конституционного суда Валерий Зорькин со своей оперативной (хотя и не вполне соответствующей закону) реакцией на это обращение. Предпринятая Зорькиным крупная серия "гражданских поступков, способствующих достижению национального согласия" обеспечила ему почетное первое место в индексе цитируемости. В частности, адвокат Андрей Макаров заявил: "Когда я увидел по телевизору пришедших на похороны матери президента Руцкого и Зорькина, я подумал: вот он, предел лицемерия и человеческой подлости".
Адвокат вряд ли прав как в подобающем скорее прокурору обвинительном уклоне, так и в выборе выражений. Слова "лицемерие" и "подлость" применяются для характеристики поступков, хотя и предосудительных, но имеющих зато некоторый практический смысл. Визит Зорькина на кладбище, предпринятый немедленно после вынесенного с попранием всех юридических норм постановления, дающего базу для импичмента, представляет собой грубое посягательство на признанное народным обычаем право человека (в том числе президента) в минуту большого личного горя быть избавленным от присутствия лиц, чье общество заведомо не может быть ему приятным. Столь явное пренебрежение нормами не только юридическими, но и чисто этикетными могло только дополнительно разрушить благоприятную репутацию Зорькина и никакого практического смысла иметь не могло. Более того, слова самого Зорькина — "Да, после заседания я поехал на похороны матери Бориса Николаевича. Понимаю, что он, видимо, обижен сейчас на меня. Но вот увидел страдающее лицо президента и подумал, почувствовал: для нас, для России не все потеряно" — свидетельствуют о готовности публично упиваться своей ролью Учителя Праведности.
Можно отметить любопытное совпадение слов Хасбулатова, сказанных им 26 марта после встреч "большой четверки" (Ельцин, Черномырдин, Хасбулатов, Зорькин) — "президенту нужно вернуться в конституционное поле" и слов Зорькина, сказанных в ночь на 21 марта: "Борис Николаевич! Вы поставили себя вне конституции! Вернитесь в нее!".
С точки зрения юридической большую глупость сморозить трудно — это похоже на обращенное к дюжему злодею увещевание: "Зачем ты зарезал бедную старушку?! Оживи ее обратно!". Если уж установлено, что президент поставил себя вне конституции, значит он совершил необратимое изменническое деяние, не имеющее заднего хода, и ничто уже его не спасет от суровой кары закона и всеобщей ненависти и презрения трудящихся. Призывы "вернись, я все прощу!" в таком случае могут иметь только один смысл — показывать, что все разговоры о "неконституционности", "государственном перевороте" и. т. д, никак не являются правовой квалификацией президентских деяний, а имеют чисто политический характер — произносятся ужасные слова, чтобы оказать давление на президента, причем, если он будет вести себя хорошо, ужасные слова могут быть немедля взяты назад без каких бы то ни было юридических последствий.
И качество юридических решений Конституционного суда (министр печати Михаил Федотов насчитал более двадцати пяти нарушений Закона о КС, совершенных Зорькиным 20-23 марта) и то, что Зорькина публично уличали в лжи то член суда Эрнест Аметистов, то член президиума ВС Сергей Красавченко, позволило Ельцину в меморандуме, адресованном ВС РФ, изъясняться о КС в сугубо обвинительном духе: "Конституционный контроль в России ослабляет себя недопустимой вовлеченностью в политическую борьбу, поспешностью, граничащей с 'конституционной неприличностью', и снижением своего авторитета в глазах общественного мнения и с позиций общественной морали". Ельцин выражает надежду, что суду будет рекомендовано "открыто объясниться перед народом о своей роли в нынешнем конституционном кризисе".
До сих пор Конституционный суд настойчиво утверждал, что все проблемы конституционного характера связаны не с противоречивостью самого основного закона, делающей его постоянным кризисообразующим фактором, а лишь с неудовлетворительным исполнением превосходной конституции конкретными должностными лицами. Происходившее в начале недели моральное уничтожение Конституционного суда позволяет Ельцину, избавившемуся от оскандалившегося оппонента, поставить вопрос в лоб: "Какова конституционность самой конституции?.. Конституционная основа у нас противоречива уже на уровне конституционных аксиом".
Перевод дискуссии в такую плоскость был бы важным политическим выигрышем президента. Доколе считается, что конституция хороша и работоспособна, всякие разговоры об особом порядке управления и даже о новом конституционном соглашении в самом деле отдают посягательством на основной закон и припахивают государственным переворотом. Напротив, если признается, что превосходная конституция — декорация, прикрывающая пустоту, тогда установление особого порядка и конституционные новации президента оказываются выдающимся благом, поскольку они хоть как-то заполняют зияющий вакуум власти.
Впрочем, покуда вакуум зияет по-прежнему, а вместо описанной в конституции стройной системы разделения властей друг против друга стоят две политические коалиции: Ельцин и правительство — с одной стороны, Зорькин, Хасбулатов и Руцкой — с другой. В этой ситуации куда более значимыми, чем юридические, уже вполне могут стать военно-политические факторы. Интересно, что почти сходный прогноз дают политики, стоящие на диаметрально противоположных позициях. Лидер Фронта национального спасения Владимир Исаков считает, что отрешенный президент "может забаррикадироваться в Кремле и начать созывать к его стенам своих сторонников", но не опасается такой перспективы: "При условии четкого переключения властных полномочий... и. о. президента (т. е. Руцкой — Ъ) вполне способен справиться с подобной проблемой". Того же ожидает и председатель комитета ВС по правам человека Сергей Ковалев "На что рассчитывают эти мужики? Я думаю, расчет очень простой. Если состоится импичмент, то исполнять обязанности президента будет вице-президент А. В. Руцкой. Тогда он становится главнокомандующим, тогда ему подчинены силовые структуры, тогда он может квазизаконно отдать приказ силовым структурам о выдворении президента из Кремля".
Ковалев считает, что "тогда есть только одна надежда — на здравый смысл, добросовестность и честность общества". Нимало не пренебрегая такой надеждой, можно, однако указать и на другие, более прозаические факторы. Руцкой, судя по его поведению в ночь на 21 марта, явно мечется, ибо обращение Ельцина застало его врасплох. Руцкой, судя по всему, рассчитывал, что президентский пост сам свалится ему в руки, как перезрелый плод, когда Ельцин тихо уйдет. Ельцин тихо уходить не хочет, а метания Руцкого, решавшего перед телекамерой, кончать напарника сразу или погодить, резко понизили его рейтинг. В этих условиях готовность Руцкого воспользоваться юридически весьма и весьма сомнительным актом о низложении Ельцина не внушает полной уверенности. С другой стороны, обращенная к Хасбулатову фраза военного министра Павла Грачева: "Я удивлен на Ваши вопросы", возможно, объясняет странную издерганность парламента. Дело в том, что устроенное в феврале в Парламентском центре как минимум с попустительства Хасбулатова Всеармейское офицерское собрание, на котором "хасбулатовский бурбулис" генерал Владислав Ачалов предложил себя в военные министры, затем состоявшееся там же 21 марта новое офицерское собрание с призывами брать власть в час "Х", наконец, разъезды Ачалова по подмосковным воинским частям, — все это поневоле заставляет Грачева держать президентскую сторону.
Наконец, чем больше членов ГКЧП, красных знамен и портретов Ленина-Сталина оказывается у стен Белого дома, тем больше поводов для раздумий оказывается у капиталистов. Чувствуя, что Хасбулатов в случае своей победы вряд ли сможет — даже если захочет — сдержать красный накат, председатель совета по предпринимательству при правительстве России Иван Кивелиди был краток: "Победа съезда — это безусловная немедленная смерть предпринимательству".