Подполье назвало своего первопроходца

Вчера в арт-центре "Борей" прошла презентация книги "Первопроходец", посвященной музыканту, художнику, литератору и "гуру богемы" 1970-х годов Валерию Черкасову (1946-1984).

       Любому авангарду, любому подполью для того, чтобы стать мифом, требуется загадочный основоположник, гуру, тот, кого специалисты по мифологии называют "культурным героем". Он должен быть известен лишь узкому кругу посвященных, которые затем разнесут его знание повсеместно, ничего не довести до конца и погибнуть, не дождавшись признания. Желательно при этом, чтобы его работы не сохранились вообще или сохранились в виде обломков, обрывков, невнятных записей на допотопном магнитофоне. Для французских сюрреалистов таким "культурным героем" был некто Жак Ваше, с которым Андре Бретон встретился в 1919 году в госпитале и который раскрыл ему глаза на фактор подсознания, а затем покончил с собой.
       Отныне Валерий Черкасов официально увековечен в той же роли для питерского авангарда. Едва ли не первый рок-музыкант в городе: басист групп "ЗА" и "Гимназия". Первый панк, перекладывавший на музыку Уголовный кодекс, Конституцию СССР и статьи из журнала "Техника — молодежи". Первый человек, который дал Борису Гребенщикову послушать Фрэнка Заппу. Первый концептуалист, превративший свою квартирку на проспекте Мечникова в "музей Плюшкина", расползающуюся без конца и края аккумуляцию объектов и рисунков. Первый "новый дикий", ошеломивший своими рисунками даже признанного гуру неоэкспрессионизма Бориса Кошелохова.
       Ну и судьба, конечно, жуткая, — врагу не пожелаешь. Увлечение — добро бы коноплей — 20-копеечным латвийским пятновыводителем Sopals, забиравшим почище любой "кислоты". Хождения через границу — внаглую, на глазах у пограничников, — за которыми следовала очередная психушка. Попытки самоубийства, во время одной из которых, находясь под воздействием Sopals и фильма "Гибель Японии", Черкасов воткнул себе в глаза два скальпеля. Одинокая смерть в буквальном смысле слова на своих работах, о которой не скоро догадались соседи, почувствовавшие запах.
       Когда на стену проецируют оцифрованные, увеличенные работы Валерия Черкасова, они не просто монументальны, лаконичны, заряжены безусловной авторской энергетикой — они великолепны. При желании, что и продемонстрировала на презентации искусствовед Марина Колдобская, в них можно найти не только рифмы с мировым модернизмом, например черно-белыми абстракциями Сулажа, но и предвестие всего, чем гордится питерский андерграунд. Вот это — чистый Евгений Рухин, но задолго до Рухина. Вот это — похлеще трансавангарда, но создано, когда граффитисты пешком под стол ходили. Вот это — покруче живописного шаманства Вадима Овчинникова, тогда еще школьника в родном Казахстане.
       Все так, но только тогда, когда оцифровано и увеличено. А так — почеркушки, которыми кто только в "Сайгоне" не баловался. А так — по четыреста работ умещалось в перетянутую резинкой мыльницу, которую Черкасов носил в кармане. Ответа на вопрос, действительно ли он был гением, или ему просто повезло, что нашлись друзья, собравшие сотни работ, выброшенных на помойку, нет и уже не будет. Будет Владимир Черкасов как "первопроходец", основоположник. Так пишется история.
       МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ