фестиваль театр
В Ницце проходит V Фестиваль российского искусства и кино, организованный с русской стороны "Фабрикой искусств", а с французской - Международной ассоциацией ACR и властями главного города Лазурного Берега. Французы едят блины, слушают цыганщину и бродят нехожеными тропами российского искусства. Вместе с ними блуждает ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА.
Фестиваль со скучным названием родился пять лет назад как киношный и проходил, естественно, в Канне. Место под августовским солнцем главного киногорода Франции показалось устроителям слишком курортно-развлекательным: при кинофильмах прилагалась высокодуховная пища в виде классической музыки, а ее потребители в шортах и пляжных шлепках шокировали тонкие души поставщиков русского искусства. Фест переехал в осеннюю Ниццу ко всеобщему удовольствию: отцы города продлили курортный сезон театральным, а российские организаторы получили в свое распоряжение роскошный Национальный театр Ниццы с двумя залами и почтенную, вполне одетую публику. Фестивальный статус сильно повысился, а заодно и его популярность; добрые две трети билетов запасливые французы раскупают еще весной.
Пожалуй, главная особенность этого фестиваля — его всеядность. Французские кураторы пожелали, чтобы программы были "не пыльными", и россияне стараются разнообразить их свежими хитами Москвы и Петербурга. Традиционным оказалось только начало феста — истинно советский балет "Спартак" в постановке Валентина Елизарьева и исполнении Белорусского театра оперы и балета. Явление белорусов находчиво оправдали двумя датами, к которым приурочен фестиваль: 30-летием местного музея Марка Шагала (как известно, уроженца Витебска) и 100-летием Арама Хачатуряна. Многолюдный эпический балет произвел фурор, такого здесь не видели давно. Зрители устроили стоячую овацию, а главная местная газета сгоряча опубликовала рецензию на первой полосе, назвав советский раритет шедевром. Белорусы отбыли на родину, уступив место магаданскому ансамблю песни и пляски под названием "Энен".
Посмотреть, как в России хранят тысячелетний фольклор чукчей и эскимосов, набился полный зал. Лукавые чукчи лицом в грязь не ударили. Битых полтора часа они потрясали со сцены песцовыми хвостами и медвежьими шкурами, колотили в бубны и крякали чайками, выдавали в микрофон знаменитое горловое пение и махали копьями, имитировали процесс рыбалки и не забывали говорить публике "мерси". Умиленные французы подпевали, подхлопывали и не замечали попсовых несуразностей: эстрадных песенок под фанеру, омерзительно-розового закатного пейзажа на заднике, однообразия псевдофольклорных танцев, в которые затесались и нехитрые пируэтики, и вполне русские "хлопушки", и "бег оленей" из ансамбля Моисеева. Архаическая экзотика праздновала полную победу.
Чего нельзя сказать об экзотике современной городской культуры Питера. Инженерный театр АХЕ, баловень интеллигенции двух столиц, триумфатор "Золотой маски" и завоеватель Эдинбургского фестиваля, показал в Ницце свою новую работу — "Plug-n-play". Бессловесное действо укреплено на шатком стержне двух созидательных процессов — на приготовлении пищи духовной (в виде гигантской картины, изображающей пьющих персонажей спектакля) и пищи насущной (состоящей из водки со льдом и соответствующей нехитрой закуски). Вся хитрость — в невероятных перипетиях, встреченных создателями на их 70-минутном творческом пути. Перформеры (в качестве диск-жокея — бритый крепыш с белыми ушами, похожий одновременно на бывшего генсека и нынешнего мэра, в ролях поваров — два бородатых дядьки, одетых в клоунские тряпки) устраивают в помещении (а спектакль идет в Малом зале, сцены нет, и зрители сидят за столиками в опасной близости к действующим лицам) сущую алхимическую вакханалию. Здесь происходит все, о чем мечтают в детстве и что строго-настрого запрещено взрослыми: маленькие пожары, взрывы петард, стреляние из рогатки дольками чеснока, обливание бензином, обсыпание порохом и прочие мелкие хулиганства.
На изобретательности "алхимиков" держится весь спектакль, каждая сцена — аттракцион, более или менее удачный. Клоун пожирает лампочки, предварительно полив их чернилами изо рта, режет лук, собирая слезы в привязанные к глазам пузырьки, приколачивает лампочку гвоздем к затылку партнера, с помощью шнура играет на изображенном в телевизоре аккордеоне невыносимо фальшивое "Yesterday". За всей этой свистопляской скрывается куча метафор, высмеивающих все и вся — и западничество битломанов-шестидесятников, и концептуальный соц-арт с его джентльменским набором совковых символов, и квасной патриотизм с его идеализацией народных корней (краюху черного хлеба бородач режет, как собственное тело, привязав ее к груди), и национальный пафос самосожжения на алтаре отечества (в горящих ярким пламенем пиджаках клоуны машут руками-крыльями, как ангелы), и вечную российскую недотепистость (лампочки не зажигаются, лимон не режется, мусор не попадает в корзину, и вообще "факир был пьян, фокус не удался").
Большая часть трюков рассчитана на прямые физиологические реакции: физиономии зрителей кривятся при очередном мерзком эксперименте, а уж когда перформер, водрузившись на стол, спускает портки и, обнаружив на причинном месте привязанный к поясу продолговатый кусок сала, принимается строгать его ржавым ножом на истерзанный хлеб, публику прямо-таки передергивает от отвращения. Только молодые французы радостно ржут над нижепоясными раблезианскими шуточками "алхимиков": старшее поколение, не обнаружив ожидаемой "славянской духовности", сидит с каменными лицами. Зато русские, обосновавшиеся на Лазурном Берегу, принимают питерцев с восторгом. Чрезвычайно благообразный господин за соседним столиком толкал в бок своего соседа, приговаривая: "Ща еще классный прикол будет!" — и требовал у артистов рогатку пострелять. В финале публику потчуют мерзким пойлом, изготовленным в процессе спектакля, и на всех страждущих его не хватает. Желающим раздают свежайшие перцы — закидывать ими артистов вместо несуществующих здесь тухлых помидоров. Но в полуголого диск-жокея, прикрывшего по этому случаю свою бритую голову шапочкой матадора, эти метательные снаряды кидают только поклонники АХЕ — те, кто принял правила этой новейшей игры русского театра. Ваша покорная слуга свой перец метнула удачно, его ошметки попали-таки в экстремала сцены.