Что хорошего в «Половом воспитании» и плохого в биеннале современного искусства в Саудовской Аравии, важно ли, что Тайка Вайтити — еврей, как Сьюзен Зонтаг стала великой и почему некоторые работы современных художников надо уничтожать — новые тревоги современной культуры в еженедельном дайджесте Марии Бессмертной
Фото: AP
Фото: Netflix
Фото: Netflix
1
Идея сериала не в том, что секс хорош или плох,— это в конце концов просто вещь, которой люди наслаждаются. Сериал показывает, как в реальной жизни во многом благодаря массовой культуре секс воспринимается как нечто, что следует давать или брать, скорее валюта, чем взаимный договор. Сколько бы создатели ни шутили по поводу нежданных стояков или удобства фруктов для сексуального просвещения, они довольно серьезно относятся к боли и унижению, которые могут быть частью сексуального опыта. И вместо того, чтобы делать из подростков несчастных монстров, одержимых гормонами, а взрослых — безрадостными ворчунами, создатели шоу их уравнивают. Мы все просто одинаково плохо говорим о том, чего хотим.
2
Проводить биеннале современного искусства в Саудовской Аравии — все равно что красить свинью помадой. В своей последней колонке убитый в 2018 году журналист Джамаль Хашокджи прямо говорил об опасностях, вызываемых отсутствием свободы слова в стране. Без этого ее жители «не в состоянии адекватно решать, а тем более публично обсуждать вопросы, которые влияют на их повседневную жизнь». Хашокджи заплатил за это мнение своей жизнью. Колонка, которую The Washington Post опубликовала посмертно, была названа «Больше всего арабскому миру нужна свобода слова». Биеннале Desert X ничего не сделает для ее достижения.
3
Великий критик всегда хорош в вопросах, а не ответах, и здесь исключенность Зонтаг из университетской среды сыграла на руку. Она была по-хорошему недисциплинированной. Любую тему она воспринимала как свою, постоянно переходила от одного способа культурного производства к другому, в почти разговорном стиле задавала большие вопросы — и это в то время как ведущие представители гуманитарных наук, казалось, вообще утратили ощущение общего языка.
4
Было много комментариев от представителей израильской прессы в духе «хотелось бы знать заранее, что режиссер — еврей». И ты ловишь себя на том, что, да, уже готов поставить на плакат фильма слоган «Не бойтесь, режиссер — еврей!».
5
Театральные критики не сидят на сцене, а кинокритики не пишут рецензии на съемочной площадке. Тем не менее арт-критиков регулярно пускают на выставки до их открытия. Довольно часто еще ведется монтаж. Возможности для катастрофы огромны. А я, например, довольно неуклюжий. Однажды я сбил бесценный артефакт со стола директора Лувра, пока брал у него интервью. Он успел его поймать. Этот кошмар преследует меня каждый раз, когда я оказываюсь один на один с дорогим искусством. Я представляю, что врезаюсь в работу Дэмиена Хёрста и пытаюсь в стиле мистера Бина приклеить крылья бабочки, прежде чем кто-нибудь заметит. Или еще хуже. Что, если необъяснимый порыв заставит меня нарочно отодрать эти крылья? Я не хочу этого делать. Или все-таки хочу? Ведь искусствоведы очень часто злятся на искусство. В прошлом я писал, что если бы у меня был молоток, то я бы побил все горшки Грейсона Перри. Действительно ли я хотел это сделать? Не думаю. Но в то же время я считаю, что критик должен быть предельно эмоционален. Либо ненависть, либо любовь. Если какие-то произведения искусства не заслуживают быть уничтоженными, то как другие могут считаться по-настоящему ценными?
6
Антиинтеллектуализм красной нитью пронизывает и нашу политику, и нашу культуру. Это порождение ложного представления, будто демократия означает, что «мое невежество ничуть не хуже вашей осведомленности».
7
Зорин точно ухватывает движущую силу, стоявшую за нетерпимостью его героя. Толстого отталкивало не зло как таковое (скажем, убийство или похоть) — он охотно отправлялся и на поля сражений, и в бордели,— а принятие, нормализация зла, комфортное привыкание к нему. Ощущение комфорта было тревожным сигналом. После кризиса простого пересмотра итогов, как было раньше, стало недостаточно для подлинного искупления. Теперь для искупления необходимо было полностью отказаться от всего сделанного.
Фото: Sunil Gupta / Courtesy of Helmut Lang
Фото: Sunil Gupta / Courtesy of Helmut Lang
8
Может ли модное шоу быть политическим высказыванием? Разумеется. Если под политическим высказыванием мы понимаем тот факт, что к любому человеку нужно относиться по-человечески.
9
Искусство в публичных пространствах, претендующее на то, чтобы представлять нашу коллективную память, часто является исторической подтасовкой и политической манипуляцией. Это самая что ни на есть насильственная подмена — вместо правды в массовом сознании утверждается миф, с помощью которого «переписывается история». Это важная тема в США. Только сейчас, 400 лет спустя после того как на материк завезли первых рабов, здесь наконец стали активно обсуждать и (иногда) исправлять поразительное отсутствие памятников на местах, где велась торговля людьми, происходили линчевания и совершались массовые убийства рабов.