фестиваль танец
Завершился международный фестиваль современного танца DanceInversion, организованный дирекцией Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко. Последней гостьей 40-дневного феста стала нидерландская труппа Galili Dance, показавшая в театре "Содружество актеров Таганки" спектакль "Во имя всего святого". ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА не прониклась его гуманистическим пафосом, зато оценила талант хореографа Итцика Галили.
Нидерландская труппа Galili Dance очень похожа на типичную еврейскую. Что немудрено: возглавляет ее израильтянин Итцик Галили, который за 12 лет эмиграции не утратил национальных корней — ни лексических, ни тематических. Израильский современный танец вообще (а Итцик Галили в частности) отличается некоей спортивной брутальностью, грубоватым эротизмом, пристрастием к аллегориям и военной тематике. Космополитичные голландцы, склонные к философической созерцательности, оценили жизненную силу пришельца сразу: эмигранта буквально завалили разнообразными премиями, он получил право на постановки в главных государственных театрах — таких, как Национальный балет и Нидерландский театр танца (NDT). А шесть лет назад специально для него в Гронингене была создана государственная труппа, которую назвали в его честь — Galili dance.
Привезенный в Москву спектакль "Ради всего святого" задумывался как антивоенный памфлет. Итцик Галили поставил его в 2001 году и счел работу принципиальной: "Созданием этой постановки я выполняю долг перед самим собой — чтобы помнить то место, откуда я родом, и мир, который его окружает. Это попытка сделать нечто большее, чем просто думать об этой боли; попытаться разбудить свои эмоции — и ваши тоже — и крикнуть: довольно!"
"Крик" хореографа не услышать трудно: во-первых, в спектакль включен газетный репортаж 20-летней давности, описывающий нападение израильтян на лагерь палестинских беженцев — его читает танцовщик, закованный в железные лубки-протезы. Во-вторых, добрую половину балета исполнители, вырывая изо рта друг у друга ломти лаваша (читай: хлеб наш насущный), танцуют в такой же амуниции — кто с ногой, недвижимой от паха до стопы, кто с металлической рукой, кто в лечебном корсете с намертво зафиксированной шеей. В первых двух соло и дуэте это производит мощный и вполне эстетический эффект. Однако повторенный десяток раз, прием превращается в публицистический лозунг с явственным оттенком пикантной садомазохистской спекуляции.
Нечто садомазохистское есть уже в прологе спектакля: два артиста битых 10 минут лупят себя, постепенно раздеваясь до трусов и впадая в почти религиозный транс,— тела краснеют от ударов, ритм ускоряется, движения становятся экстатическими. Это фанатичное самобичевание предназначено "разбудить эмоции" публики и настроить ее на патетический лад. Увы, пролог возымел обратное воздействие: зритель захихикал, стал подхлопывать в такт, потом сымпровизировал нечто вроде джазовой композиции, разнообразив ритм сценических ударов собственными вариациями. И пафос постановки пропал бы втуне, если бы публициста Галили не спас Галили-хореограф.
Веселость публики улеглась, едва артисты начали танцевать (еще без протезов) под пульсирующую перкуссию арабских национальных инструментов. Язык движений оказался куда более действенным: в их нарастающем грозном потоке звучали и агрессия, и безысходность, и ярость. Израильская силовая акробатичность (поддержки поперек туловища, переброски-перекаты через спину, всевозможные кувырки и изощренная партерная техника) оказалась дополнена типично голландской кантиленой: когда движение длится бесконечно — без пауз, точек и зафиксированных поз переливаясь от одного танцовщика к другому, вспыхивая в разных концах сцены и перекликаясь одно с другим.
Финальный дуэт искупил все тяготы навязчивого пляса калек и обличительных газетных реляций. Тихий, строгий по композиции и почти сакральный, он придуман как путь вечных Адама и Евы через зыбкую трясину бытия к утраченному раю. Он и она, сплетаясь телами и не глядя друг на друга, медленно движутся по световому лучу из кулисы в кулису, осторожно ступая на картонные щиты, которые мужчина подкладывает под ноги. На одном по-русски написано "В такие дни", на другом — "Стой там". Можно было написать хоть по-голландски, хоть на иврите, потому что в этом целеустремленном дуэте оказалось столько бережной нежности и тайной чувственности, что Итцику Галили не было нужды объяснять очередной свой тезис. И без того ясно, что этот страстный обличитель насилия верит — мир спасет любовь. Или, в крайнем случае, танец.