В Германии есть база данных, по которой можно было бы найти человека, чей костный мозг подходит Насте Савельевой из Тамбовской области. И тогда можно этот мозг ей пересадить — для нее это последний шанс.
Насти нет. Ее койка в отделении онкогематологии стоит пустая. На соседней койке лежит девочка лет четырнадцати, грустная и в марлевой маске, потому что, когда делают химиотерапию, ребенок плохо себя чувствует и простой насморк может стать для него страшной болезнью.
С Настиным доктором мы сидим у входа в палату в коридоре, и странно, что доктора зовут Екатерина Николаевна. Она молодая женщина, и она плачет, так что хочется погладить ее по голове и сказать: "Катя, не плачьте". Она говорит:
— У нас такое отделение, что нам все время нужна помощь. Мы каждый день вызываем то отоларингологов, то хирургов, потому что на фоне лейкоза... Плакать хочется, у нас очень хорошие дети, и им все стараются помочь.
Мимо нас по коридору ходят дети. Они бледные, и у них, как правило, нет волос на голове. Они очень нежные от этого. Доктор рассказывает мне, что за тридцать дней химиотерапии ребенок должен выйти в ремиссию. 70% детей выходят в ремиссию. Лейкоз больше не смертельная болезнь. Семьдесят детей из ста выживают, а десять лет назад из ста выживали пятеро.
Так вот, Настя не вышла в ремиссию за тридцать дней. И усиленная высокодозная химиотерапия потом тоже не помогла. И за что это столько несчастий на голову одной маленькой девочки — непонятно. Когда Насте было восемь лет, у ее бабушки сгорел дом. Когда Насте было девять, любовник убил Настину мать — так, что Настя видела. Потом Настю удочерили дядя и тетя, а потом она заболела лейкозом. А потом не подействовала химиотерапия. В этом году Насте исполнилось десять лет. И когда доктор мне это рассказывает, я думаю, что Настина история — про то, как на человека наезжает судьба паровым катком, и про то, что нас здесь слишком мало, чтобы противостоять Настиной судьбе. Вот доктор Катя — глаза на мокром месте, я зашел на десять минут, хирург из соседнего отделения, анестезиолог... Мы не справимся.
Настя открывает дверь и шагает по коридору даже немного вприпрыжку. Ее не было, потому что она ходила в больничную церковь. У нее смешная круглая рожица. Она улыбается. Она красиво рисует сказочных принцесс и любит фильмы про сказочных волшебниц. На нее не подействовала химиотерапия.
Доктору лет двадцать семь или тридцать. Доктор говорит, что сдаваться нельзя. Она глотает слезы — так, чтобы Настя не видела слез лечащего врача, и говорит, что Насте можно еще сделать пересадку костного мозга. Она говорит тихо, чтобы Настя не услышала и не испугалась раньше времени, узнав, как именно пересаживают донорский костный мозг.
Когда пересаживают костный мозг, ребенка запирают одного в стерильном боксе. Ребенку передают туда стерильную еду через специальное окошко, не пропускающее бактерий, и стерильное судно. В вену ребенку вставлен катетер, а трубки капельниц выходят через стену наружу, и бутылки с лекарствами медсестра меняет снаружи. В боксе есть телевизор, и ребенку передают туда внутрь стерильные кассеты с мультиками. Никто из взрослых не может войти и погладить ребенка по голове, взрослые только смотрят на ребенка через стекло и не спят. Лекарства в капельницах суть яд, и за семь дней этот яд убивает в ребенке собственный костный мозг и кровь. Кровь становится бледной. Эти семь дней отсчитывают в обратном порядке: минус седьмой, минус шестой, минус пятый. В день ноль ребенок практически мертв, если верить его анализу крови, и в этот день ребенку вводят в вену донорский костный мозг, здоровые стволовые клетки, которые должны заменить собой убитые раковые клетки костного мозга ребенка. Эта замена длится еще месяц или полтора. В конце концов выходит, что ребенок заперт один в стерильном боксе около двух месяцев. Это именно те два месяца, когда ребенку так плохо, как не было никогда прежде и не будет никогда потом, если ребенок выживет.
Настя сидит на кровати и улыбается:
— Катерина Николавна говорит, что мне надо будет делать пересадку костного мозга, но я думаю, что, может быть, и на таблетках проскочу.
— Ты знаешь, как делают пересадку?
— Не-а, не знаю. А что, больно?
— Нет, не больно, но очень неприятно.
Доктор до сих пор не рассказывает Насте, что пересадка костного мозга для нее последний шанс, потому что донорского костного мозга для Насти нет. В России вообще нет доноров костного мозга. А за границей есть база данных, и где-нибудь в Италии, например, или во Франции живет человек, чей костный мозг подходит Насте Савельевой из поселка Дмитровка Тамбовской области. И если этого человека найти, то он отдаст Насте немного своего костного мозга. Это будет сложная операция под общим наркозом, но этот человек согласен. Когда доктор говорит об этом человеке, она опять чуть не плачет, потому что он, наверное, хороший человек, но чтобы найти его, ни у доктора, ни у Насти, ни у меня нет денег.
ВАЛЕРИЙ Ъ-ПАНЮШКИН