Экстраординарные меры, принятые во всем мире для борьбы с эпидемией уханьского коронавируса, имеют побочный эффект. Мы стали бояться китайцев. А заодно корейцев, вьетнамцев, филиппинцев и всех, кого мы с китайцами путаем. Синофобия — боязнь китайцев — кажется естественной и является естественной, но парадоксальным образом ведет не к укрощению эпидемии, а к распространению вируса.
Фото: фото из личного архива
Фото: фото из личного архива
Примеров синофобии множество. Россия отказалась принять самолет, эвакуировавший немецких туристов из Уханя. Китайский гражданин в Чите пишет, что с симптомами гриппа его заперли в инфекционном боксе, а врачи боятся подходить не только к нему, но и к его двухлетней дочке. А в соцсетях фотография: парижский аэропорт имени Шарля де Голля, китайская семья — мама, папа и ребенок, а вокруг как будто зона отчуждения, их обходят стороной. Не только в России, но и во всем мире. Даже в самом Китае люди строят баррикады на въезде в деревни, куда, как им кажется, еще не пришел уханьский вирус. Люди боятся китайцев. Даже сами китайцы боятся китайцев.
Такая реакция кажется естественной. Животный инстинкт. Видишь больного сородича — беги. Его болезнь может оказаться смертельно опасной. Но в дикой природе этот инстинкт помогает выживать не зараженной стае, а вирусу. Именно бегущие от больных сородичей особи и разносят вирус по соседним стаям.
Животных можно понять: у них нет другого выхода. Они не умеют мыть лапы иначе как языком. Они не умеют синтезировать вакцины. Они не умеют надевать ни очки, ни респираторы, ни противовирусные костюмы. Они не умеют оповещать население. Они не знают ни одной противоэпидемической меры, кроме как бежать.
Но мы-то, люди, умеем и знаем. Мы контролируем бешенство не потому, что шарахаемся от людей, укушенных бешеной собакой, а, наоборот, потому, что подходим к ним, склоняемся над ними заботливо и вводим вакцину, изобретенную Луи Пастером. Мы контролируем чуму не потому, что бежим от нее, а потому, что, надев противочумные костюмы, входим в самый ее эпицентр. Мы контролируем ВИЧ (везде, кроме Африки и России), потому что изобрели не только антиретровирусную терапию, но и программы снижения вреда, помогающие самым отпетым наркопотребителям принимать лекарства регулярно, иметь нулевую вирусную нагрузку и, следовательно, не распространять вирус.
Одним словом, мы потому умеем останавливать эпидемии, что находим в себе силы отказаться от животных инстинктов, принимать заболевших людей как родных, заботиться о них, не наказывать их за то, что заболели, а, наоборот, поддерживать всячески, пусть и сквозь костюм химзащиты.
В этом нет никакого парадокса. Только здравый смысл. Мы встречаем человека, пораженного опасным вирусом, приветливо и заботливо, потому что иначе он побежит. Если человек, пораженный вирусом, знает, что его запрут в боксе, а врач не будет подходить ни к нему, ни даже к его двухлетней дочке, он станет скрывать симптомы болезни, пока не рухнет без сознания. Он наглотается жаропонижающих, прежде чем пройти термоконтроль в аэропорту. Он не обратится к врачу, он будет утешать себя и окружающих словами «не такой уж у меня сильный кашель». Он будет стремиться домой, туда, где его любят, даже если дом в десятках тысяч километров и, чтобы добраться до него, надо проконтактировать с сотнями чужих людей. Иными словами, если человека, пораженного вирусом, не любить, он будет распространять вирус — вот что мы понимаем, в отличие от животных.
Это наше понимание называется цивилизованностью. Глянец цивилизованности на нашей звериной натуре очень тонок. Его легко содрать десятком газетных заметок про ужасы уханьского коронавируса. Вот и содрали. Не только в России, но и во всем мире люди боятся китайцев, вместо того чтобы выразить им сочувствие и готовность помочь. Эта синофобия будет стоить человечеству нескольких тысяч жизней.
Потом эпидемия уханьского вируса пройдет. Придут другие эпидемии. Но главное правило останется: если ты предлагаешь больному помощь, он сам приходит в карантин, если отвергаешь его, он бежит и разносит вирус.