Вчера на шахте "Западная-Капитальная" продолжались спасательные работы. После того как на поверхность подняли 33 шахтера, осталось найти еще 13. Вода прибывает, и шансов на их спасение в затопленной шахте практически не осталось, тем не менее спасатели и горняки работают: "Чтобы после никто не сказал, что мы чего-то не сделали". Репортаж из Новошахтинска ОЛЬГИ Ъ-АЛЛЕНОВОЙ.
"Помирать лучше вместе"
Шахтеры с угольной пылью на лицах, в касках с лампами и самоспасателями, прикрепленными к одежде, еле передвигая ноги, выходят из шахты имени "Комсомольской правды". Здесь работают, забыв о еде, отдыхе и не выплаченной за семь месяцев зарплате. Это уже не люди, а призраки. Но они возвращаются сюда после трех-четырех часов отдыха, потому что 13 горняков по-прежнему остаются под землей.— Главное — успеть дойти до "Западной",— говорит горнопроходчик Саша.— Понимаешь, что там у них остаются считаные часы, а у тебя впереди еще 23 метра упертой земли: как ни бейся в нее, она тебя не пускает. Вот здесь понимаешь, что это такое — беспомощность.
Товарищи Саши жадно курят, сидя на рельсах. Внизу, где рубят спасательные "печи" в шахту "Западная", работает уже другая группа.
Саша говорит, что каждый шахтер представляет себя на месте тех 13.
— Света у них уже давно нет,— говорит он.— Наших лампочек на две-три смены хватает в лучшем случае, это где-то 18 часов в общей сложности. А уже шестые сутки пошли. В шахте темно, хоть глаз выколи, а ресурсов там никаких. И вода заливает. МЧС говорит, что они в северный штрек пошли. Ну мы-то МЧС не очень верим, сами покумекали и решили, что так и есть: кроме северного, некуда. В старые выработки ушли, как пить дать. И Володя Нехаев, бригадир, он хорошо эту шахту знает, он должен был сообразить. Если увел их туда, там выше, значит, еще могут быть живы.
— Да, Володька-то попал,— говорит один из шахтеров, переминая пачку "Астры" в руке.— До льготной (пенсии.— Ъ) ему два года оставалось — три ордена Славы.
— А льготную-то все равно отменили,— возражает другой горняк, совсем молодой парень.— Мамаша его приходила вчера, плакала. Оно и понятно. И на что ей жить, старухе?
— Бабуля свое отжила, а Танька Ткач — ей с двумя-то пацанами как? — говорит Саша.— Тоже вчера была. Серегу, говорит, моего найдите. И воет. А Серега, он-то не там, где все, он же в группе Захарова вроде был. Захар в больнице вчера так сказал: Серега в разведку один пошел, не успели его задержать. Я, мол, говорит, только гляну, как там вода. Следом сразу еще двое пошли, а у Сереги в это время лампа погасла. Исчез, короче говоря. Они постояли по грудь в воде минут 30, чуть не околели, но все думали, он лампы их увидит и на свет пойдет. Не увидел. То ли выше ушел в забой и теперь один там, то ли вода его накрыла. Одному тяжелее. Под землей-то. Помирать лучше вместе. Одна-то душа как неприкаянная.
Шахтеры мрачнеют и больше не говорят ни слова. Про неприкаянные души я уже слышала накануне. Шахтеры говорят, если погибшего в забое не поднять наверх и не похоронить, душа его навсегда останется скитаться под землей.
— Если померли, похоронить их надо, вот что,— хмуро сказал Саша, уходя в шахту.— И будем долбить сколько надо, чтоб если не живых, так мертвых вытащить.
Скип проглотил "ежа", "КрАЗ" и электровоз
Я возвращаюсь на "Западную".По этой дороге уже прошли 2300 "КамАЗов" с огромными валунами. Со свистом валуны падают в бездну скипового ствола и мгновенно вымываются в подземные штреки стремительным потоком. Остановить воду невозможно. Она как шла со скоростью 25 куб. м/ч, так и идет. И все равно 200 горноспасателей и 200 человек в форме МЧС пытаются ее остановить. В ствол сбрасывают вагонетки, тросы, балки и огромные 15-метровые газовые трубы — все это с грохотом несется вниз, но вода все равно сильнее. Ночью вода поднялась еще на пять метров.
У скипового ствола нет оцепления — лучшее оцепление здесь страх. Даже журналисты, которые два дня назад отдали бы все, чтобы попасть к клетевому стволу, по которому поднимали спасенных горняков, к этой ревущей бездне не подходят ближе чем на десять метров.
К стволу подъезжают машины, груженные газовыми трубами длиной пятнадцать и диаметром два метра. В трубах просверлены дыры, через которые пущены тросы. Подъемный кран тащит тросы, трубы нависают над скипом и падают вниз. Только через пару минут раздается мощный грохот. "Пошла",— удовлетворенно кивает головой эмчеэсовец, руководящий работой третьи сутки.
Генерал-майор МЧС Виктор Капканщиков тут же обсуждает с подчиненными, что еще можно пустить в ствол. Накануне генерал хотел закинуть в скип бронетранспортер, но его не нашлось. Тогда бросили в ствол старый "КрАЗ". Потом бросили 14-тонный электровоз, который обычно в шахте тянет вагонетки. Наконец, соорудили конструкцию из рельсов, газовых труб и тросов, назвали "ежом", подняли краном и бросили в шахту. "Еж" вроде бы помог: трубы зацепились, и конструкция застряла. "Держись, милая!" — почти взмолился молодой спасатель Володя. Полчаса над скипом боялись дышать, но через полчаса "ежа" смыло. Люди застыли.
— Это же прорва ненасытная! — в сердцах крикнул Володя.— Все тащит, 14 тонн утянула, как щепку, сука!
Володю отозвал в сторону майор МЧС. "Если устал, иди отдохни",— понимающе сказал офицер спасателю. "Извините, товарищ майор,— смутился Володя.— Я нечаянно. Я останусь".
Генерал Капканщиков созывает срочное совещание, решают строить новый "еж", больших размеров: раз полчаса продержался первый, может быть, есть какой-то шанс.
— С кислородом проблему вроде бы решили, осталась вода,— передает кому-то по спецсвязи дежурный.— Да, принудительная вентиляция. В шахту подается воздух, давление — две атмосферы. Он выдавливает воздух с пониженной концентрацией кислорода, и параметры воздушной смеси улучшаются. Только что из клетевого ствола вышла пробка углекислорода. Да, вроде бы все правильно делаем. Сейчас содержание кислорода — 20,3, а углекислого газа — 1,5. Это все равно лучше, чем в субботу. Но что там внутри, в забоях, никто не знает.
— Вы понимаете, что крепь ствола уже разрушена? — говорит генералу МЧС главный механик шахты.— Вода просто изливается из подземного озера в шахту. Вряд ли мы сможем ее остановить.
— Сколько еще времени есть у людей? — спрашивает генерал.
— Я не могу сказать даже с точностью до одного дня,— качает головой механик.— Это большой подземный город, там внизу 80 километров одних выработок и сотни километров брошенных забоев. Пока вода поднимается, там уровень тоже поднимается. Но там еще метров 25 верхнего слоя не затоплено, если люди там, значит, немного времени есть. Где-то, может, воздушная подушка, и она задержит воду. Но все это гипотезы, понимаете, я не знаю, может ли вообще пять суток там человек выдержать.
Механик выходит из штаба расстроенный. Ему кажется, что он чего-то не смог сделать и теперь из-за него горняков могут не найти. Тут вообще-то все с чувством вины.
— Я и насчет воздуха не уверен,— говорит он.— Вода-то поступает, она выдавливает из брошенных забоев мертвый воздух, углекислоту. Этот мертвый воздух — отрава. А завтра и этот уровень на отметке 25 метров будет затоплен, и клетевой ствол тоже. Останется одна надежда — на спасательные "печи" с "Комсомолки". Но они-то, 13 человек, этого не знают.
У клетевого ствола шахты священник служит молебен за здравие. Старушки становятся на колени и поют о спасении.
Жена механика Сергея Войтенко и ее сын Сергей слушают священника и красными глазами смотрят на вход в клетевой ствол. Отсюда два дня назад вышли 33 человека. Поднялись из затопленных недр живыми. Разве не может и с Сергеем Войтенко случиться чудо?
Женщина еще не знает, что через пять часов клетевой ствол будет затоплен и из него никто никогда больше не выйдет.
Недалеко лидер шахтерских профсоюзов и депутат Госдумы Владимир Катальников объясняет журналистам, почему спасатели продолжают эту с виду уже бесполезную работу: "Мы это делаем, чтобы после никто не сказал, что мы чего-то не сделали". Объясняет в общем-то предельно ясно. Только мне почему-то хочется, чтобы родные Сергея Войтенко этих слов не слышали. С момента катастрофы на "Западной" пошли уже шестые сутки.