Фигура умолчания

Игорю Мирончикову девять лет, а здоровье его пошло наперекосяк еще до рождения. Мальчик родился с тяжелым пороком сердца и аномалиями развития позвоночника. Перенес четыре операции на позвоночнике и четыре — на сердце, в десять месяцев ему установили кардиостимулятор. И всякий раз искривленный позвоночник не давал как следует поправиться сердцу, а проблемы с сердцем не давали оперировать спину. Теперь момент настал: Игорю можно установить на позвоночник раздвижную конструкцию VEPTR. Это устранит горб, позволит ходить без одышки, и мальчик сможет сам наконец завязать шнурки.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Про свой горб, про то, что левое плечо ниже правого, про то, что ноги разной длины и что до ступней руками не дотянуться, Игорь не говорит никогда. Подходит к зеркалу, молча смотрит на себя и отходит так, будто проверял, правильно ли застегнуты пуговицы на рубашке.

Вообще-то он звонкий. Звонко поет песни. Особенно про паровозы. Ну любит человек паровозы, что тут непонятного? На каждую операцию брал с собой в больницу по две штуки.

Мама подумала, что Игорь любит петь, и отдала его в музыкальную школу на вокал. Мальчик позанимался немного, а потом признался, что в музыкальной школе ему не очень нравится. То есть нравится, когда надо петь про паровозы, но не нравится, когда надо петь о чем-то другом. А про паровозы поют очень редко. Так он сказал.

Но ничего не сказал про то, что хор в музыкальной школе — это строй. И все остальные дети в хоровом строю стоят ровно, а он… лучше не думать, как он там стоит.

Когда Игорь с мамой утром идет в школу, или днем в музыкальную школу, или вечером в бассейн, мальчик временами останавливается, присаживается на корточки и сидит посреди улицы некоторое время.

Мама спрашивает:

— Ты чего?

— Нога болит,— отвечает Игорь.

— Устал?

— Немножко. Отдохну.

Он не говорит, что задыхается. А задыхается оттого, что искривленный позвоночник сдавливает легкие. Оттого, что невозможно толком дышать, если согнут в три погибели и ковыляешь на ногах разной длины. Вот что происходит. Но Игорь никогда об этом не говорит.

Однажды он пришел из школы и спросил у мамы, почему дети называют друг друга всякими обидными словами. Мама спросила: значит ли это, что его кто-то обижал? Как обижал? Кто? Но Игорь ушел от ответа. Сказал, что в школе у него все друзья, никто не обижает, никто не обзывается.

Так он сказал, потому что иначе пришлось бы назвать слово, которым его назвали, а это слово Игорь не хочет произносить: «горбун».

Когда в школе делают манту, когда надо идти в поликлинику делать прививки, Игорь плачет. Рыдает изо всех сил, будто его собираются не уколоть тоненькой иголкой, а порезать на куски. Кричит иногда до истерики. Можно было бы подумать, что после восьми операций мальчик до смерти боится врачей. Но нет, дело не в этом.

В серьезных клиниках, перед серьезными операциями и после них, Игорь не плачет никогда. Как будто этих операций не было, нет и не будет. Как будто не вставляли ему в спину железные прутья трижды. Как будто не сломался однажды один из этих прутов — потому что неловкий Игорь не успел увернуться во дворе от велосипедиста и велосипедист сбил его наземь. Как будто теперь не предстоит вставлять раздвижную конструкцию в спину заново.

Как будто нет ничего этого. Как будто нет горба, нет перекошенных плеч и ног разной длины. Не было, нет и не будет.

И вот ведь какое дело. Если теперь в Новосибирске Игорю вставят в спину металлоконструкцию, мальчик окажется прав в этом своем упорном игнорировании горба.

Горба не будет. Игорь подойдет к зеркалу и будет стоять перед зеркалом прямо. И плечи будут на одной высоте. И ноги будут одной длины. И можно будет нагнуться и коснуться пальцами ботинок. И никакой одышки.

Так что не о чем было и говорить.

Валерий Панюшкин, Кемеровская область