некролог кино
В воскресенье на 95-м году жизни умер Элиа Казан, последний великий режиссер золотого века Голливуда, человек, которого не менее великий Орсон Уэллс безжалостно назвал "гениальным предателем".
Элиа Казан — последний живой миф Голливуда эпохи "великих магнатов" и последний великий художник, израненный ХХ веком. Его смерть — занавес, опустившийся над золотым веком кино, и черта, подведенная под многолетним и жестоким идеологическим противостоянием, связанным с его судьбой. Символично, что его не стало через несколько недель после смерти Лени Рифеншталь, от которой так же упорно и так же безуспешно требовали покаяния за дела давно минувших дней.
До поры до времени история Элиа Казана — образцовая история американского успеха. Урожденный Элиа Казанджоглу, в четырехлетнем возрасте вывезенный отцом, константинопольским греком, торговцем коврами из Османской империи, чуть ли не в чемодане (судьбе турецких греков он посвятит в 1963 году монументальный фильм "Америка, Америка"), стал к тридцати годам королем Бродвея, первым постановщиком двух главнейших американских пьес "Трамвай 'Желание'" Теннесси Уильямса и "Смерть коммивояжера" Артура Миллера. Реформировал на основе системы Станиславского саму школу актерской игры, создав в 1948 году вместе с Черил Кроуфорд легендарную "Актерскую студию", в принципы которой, гремучую смесь натурализма и экспрессии, свято верят до сих пор все ведущие американские актеры. Открыл множество звезд: Марлона Брандо, Джеймса Дина, Уоррена Битти. С легкой руки самого независимого из властителей Голливуда, Дэррила Занука, так же триумфально вошел в кинематограф в 1945 году. Закомплексованный маленький уродец, он стал, наконец, мужем и любовником самых блестящих красавиц своего времени, включая Мэрилин Монро.
Но этот победитель был безнадежно раздвоенным человеком, что предопределило его трагедию и его триумф. Элиа Казан говорил: "Я круче большинства людей, поверьте. В детстве я был аутсайдером, мне приходилось быть крутым, чтобы выжить. Джеймс Болдуин назвал меня негром, я принимаю этот комплимент". Но говорил и прямо противоположное: "Настоящий хамелеон, я менял цвет в зависимости от ситуации, уступал любому давлению, чтобы меня приняли те, кто был сильнее, чтобы я оказался в безопасности". Безжалостный век поставил этого бунтаря-конформиста, изгоя, мечтавшего о светском успехе, перед патетически театральным выбором. Его жизнь переломилась 10 апреля 1952 года, когда его вызвали давать показания в комиссию по расследованию антиамериканской деятельности сенатора Маккарти. Для американской интеллигенции, непривычной к идеологическим чисткам, "охота за ведьмами", развязанная этим мракобесом, была с психологической точки зрения не лучше какой-нибудь ежовщины. Да, людей левых взглядов не расстреливали, но на десятилетия изгоняли из профессии, сажали в тюрьму, доводили до эмиграции, инфарктов, самоубийств. Режиссер Казан, начав свидетельствовать, уже не мог остановиться, сыпал десятками имен друзей и коллег, состоявших в компартии, симпатизировавших ей. Он был знатоком вопроса: сам в 1934 году несколько месяцев состоял в компартии, сочинял агитпроповские пьесы о забастовках. Предательства ему не простят никогда. Уже в 1999 году, когда 90-летнему режиссеру вручали почетный "Оскар", половина зала демонстративно отказалась приветствовать стукача.
Сам режиссер признавал "весь ужас этого поступка" и даже винил себя в смерти в 1963 году жены Молли от сердечного приступа, вызванного, как он полагал, окружившим его презрением. Но до конца жизни утверждал, что поступил так из принципиальных политических соображений. Впрочем, горько замечал: "Если ты причинил боль своим близким, любую политику можно засунуть в зад". Но вакуум вокруг Элиа Казана, его моральный надлом парадоксальным образом превратили его из талантливого кинорежиссера в великого. Не будь его стукачества, он остался бы, возможно, автором таких тяжеловесных и, как сказали бы сейчас, политкорректных драм на тему расизма, как "Джентльменское соглашение" (Gentleman`s Agreement, 1947) или "Пинки" (Pinky, 1949), да яростно сыгранного Марлоном Брандо и Вивьен Ли, но излишне театрального "Трамвая 'Желание'" (A Streetcare Named Desire, 1951). А после 1952 года его творчество наполнилось личным, истовым трагизмом, желанием оправдаться и некой обретенной в "падении" мудростью. Его героями стали такие же раздвоенные, измученные, поставленные перед жестоким выбором люди, как он сам.
Бросая вызов своему кумиру Эйзенштейну, он снял на материале мексиканской революции фильм "Вива Сапата!" (Viva Zapata!, 1952), трагедию о тщете любого бунта, о неумолимо развращающей власти. Перенес историю Авеля и Каина на американский юг в "На восток от рая" (East of Eden, 1955). Едва ли не первым создал памфлет на массмедиа, превращающие вульгарного фольк-певца в национального гуру, в "Лице в толпе" (A Face in the Crowd, 1957). Раскрыл механизм совращения и предательства, социального и сексуального одновременно, в "Бэби Долл" (Baby Doll, 1956), пряной поэме о женщине-ребенке, изнывающей от жары и телесного жара в полудетской кроватке в запущенном южном особняке. И дважды сделал своими героями таких же стукачей, как он. В фильме "В порту" (On the Waterfront, 1954) вложил в уста простоватого рабочего, давшего полиции показания на коррумпированных профсоюзных боссов, отчаянный вопль: "Я счастлив, что сделал это!". И первым раскрыл Америке глаза на грязь вьетнамской войны в "Посетителях" (The Visitors, 1972), истории ветерана, которого терроризируют бывшие однополчане, осужденные по его наводке за изнасилование вьетнамки.
Его последние фильмы, хотя он и прожил после них три десятилетия, наполнены просветленной, почти предсмертной готовностью отвечать за все сделанное им, ни от чего не отказываясь. В "Сделке" (The Arrangement, 1969) Кирк Дуглас сыграл его альтер эго, продюсера, выброшенного из жизни, погрузившегося в немоту после автомобильной аварии, общающегося с призраками тех, кого он любил и предавал. А в экранизации незаконченной повести Скотта Фицджеральда "Последний магнат" (The Last Tycoon, 1976) попрощался с великим и жестоким Голливудом, последним героем и последней жертвой которого был он сам.
МИХАИЛ Ъ-ТРОФИМЕНКОВ