Вторая книга Михаила Елизарова "Pasternak" — еще одно подтверждение тому, что в современной молодежной прозе сложилось целое направление, которое по аналогии с "рассерженными молодыми людьми" Великобритании середины 1950-х можно было бы назвать "разобиженные молодые люди". Герои англичан Кингсли Эмиса и Джона Осборна возмущались и негодовали — герои Михаила Елизарова, Дмитрия Бортникова, Владимира Козлова все еще находятся под впечатлением от впервые отнятой игрушки и недоставшегося леденца.
В романе "Pasternak" героев ждет множество разочарований: сначала школьным друзьям рассказывают о волшебной "красной пленке", потом они же сами и появляются на фотографиях голыми. Один из не вытерпевших позора друзей погибает, другой мстит абстрактно понимаемым обидчикам. Другого персонажа с несколько урезанной литературной фамилией Цыбашев тоже объегорили. Ему, словно подарок от Деда Мороза, пообещали "духовность". Словно погремушкой, погремели перед ним великой русской литературой. Зачарованный Цыбашев пошел на филфак. И только когда не смог написать диплом по Серебряному веку и купил на родительские 300 долларов готовую работу, он осознал, какое это зло — литература, и как стихи могут убить, "нахлынув" каким угодно горлом. Вся обида сосредоточилась на... Пастернаке. В детстве папа напугал Цыбашева колыбельной "Никого не будет в доме...", и с тех пор в каждой строчке герою мерещился подвох (в строке "над рукописями трястись" маячила непристойность, и каждая стиховедческая радость казалась ему, кстати, путающему ямб с хореем, несчастьем). Тот, кто хоть раз прочел "Доктора Живаго" или выучил наизусть "Февраль. Достать чернил и плакать", был отравлен "псевдодуховным ядом". И уже никто не мог убедить героя, что отравленных не так много. И напрасно знакомый священник убеждал Цыбашева, что не всякая литература зло и что "Роза мира" опаснее "Луки Мудищева". Герой, вооружившись забытым на складе и затвердевшим от времени экземпляром "Доктора Живаго", пошел из филологов в киллеры. А роман, соответственно, превратился в триллер. Только Цыбашев пошел метелить не писателей (так бы он, не дай бог, обойдя по степени оригинальности Юрия Мамлеева, Владимира Сорокина и Виктора Пелевина, и в Мюнхен к Михаилу Елизарову направился бы), а псевдорелигиозных деятелей и сектантов.Дальше не очень смешной пародийный триллер для литературоведов превратился в триллер для духовенства (писатель, видимо, колебался, какую жанровую нишу занять, а ведь на рынке массовой литературы остались еще романтический триллер, триллер для среднего класса, триллер для детей и юношества и много чего другого). Бригада Цыбашева ударила по отступникам: в перерывах между боями вели дискуссии на религиозные темы. Тут писательское перо несколько ожило, все-таки жанровая дорога уже накатанная. А вот с литературной темой как-то не сложилось. Михаил Елизаров хотел сделать что-то вроде домашнего спектакля, начал было раздавать классикам маски (ведь еще недавно прогремела сорокинская постановка "Голубое сало", где были задействованы и Борис Леонидович, и Ахматова, и Вознесенский с Евтушенко). У господина Елизарова Борису Пастернаку досталась роль злого Пастера Нака, чудовища-птеродактиля (от слова "дактиль"). Но тогда Хармс и Хлебников, положительно упомянутые в тексте, тоже должны были получить маски каких-нибудь положительных Снегурочек или Чебурашек. В общем, великий поэт отдувался за всех и выстоял. Ревнители литературы могут быть спокойны: никто с пьедестала свергнут не был, даже не покачнулся. Просто молодые люди обиделись, что вокруг у всех свои культы — у кого "знаменитый религиозный реформатор Палестины", у кого Борис Леонидович. А у них никого. Вот один вместо образка повесил на грудь фотографию Брежнева. А другой — свой не очень удачный роман "Пастернаком" назвал: так ради шутки именем врага называют свою собачку или там домашнего тараканчика.
А вот еще "разобиженная молодежная проза". У героя романа Дмитрия Нестерова целый набор тинейджерских проблем: в институт не поступил, с работы в магазине уволили, девушка выпендривается, предки надоедают, что делать дальше — непонятно. Если обо всем этом рассказать с новой неповторимой интонацией, могут и в Сэлинджеры записать. Даже сюжетное разнообразие необязательно: например, у Нестерова только и событий, что несколько драк, бесконечные диалоги, больница да смерть кошки. Особенно бедная кошка в романе кстати оказалась, натуралистично и символично получилось. Наивность стиля только поощряется. В общем, хоть и до Сэлинджера далеко, если бы этот текст взяли в журнал "Юность", то редактору пришлось бы попотеть. Хотя таких юношеских исповедей было и будет достаточно. Вот и роман господина Нестерова не исключение — если бы не одно "но". Присмотритесь: герой-то бритый! "Майн кампф" читает, Лужкова не иначе как Кацем кличет, по девичьей фамилии матери, Москву "яркой заплаткой" называет, гостей столицы жестоко бьет, без "акций и погромов" скучает. Над кошкой плачет, а людей убивает. Фашистские гимны и наградные белые шнурки ему дороже всего на свете. Это же не тинейджер, это скинхед! А вместо хеппи-энда — вступление в партию РНСС. Одно дело про "ангелов-разрушителей" у Берроуза, в одной серии с которым "Скины" Нестерова изданы, читать. А другое — смотреть, как такой вот Колфилд хоть и неуклюже, но пытается разбудить Русь — спрашивается, кому мешало, что ребенок спит?!
Михаил Елизаров. Pasternak. М.: Ad Marginem, 2003
Дмитрий Нестеров. Скины. Русь пробуждается. М.: Ультра. Культура, 2003