«Коммерсантъ. Инициативы» написал портреты тех, без кого российская арт-сцена была бы другой. Благодаря им появились новые музеи и фонды, которые не только помогают художникам, но и стремятся изменить общество при помощи искусства.
«Меня убеждали, что лучше не ввязываться»
Ольга Ускова, президент Cognitive Technologies и основатель Музея русского абстрактного искусства
Фото: Александр Платонов
Фото: Александр Платонов
До конца года вы собираетесь открыть Музей русского абстрактного искусства. Как возник интерес к такому искусству и с чего началась ваша коллекция?
Все самые классные вещи в жизни происходят случайно. Мое знакомство с рынком искусства произошло лет пятнадцать назад, когда я стала покупать первые картины, но это сложно было бы назвать началом коллекции. Я покупала что нравилось, в основном это было европейское современное искусство. Я не люблю законченных форм, примитивных высказываний, мне нравятся работы, в которых есть несколько слоев, над которыми надо подумать, которые дают простор воображению.
А дальше произошло эпохальное событие. Одному из моих знакомых, в то время он был топ-менеджером крупного госбанка, нужно было выбрать подарок на юбилей. И я на одном из голландских аукционов купила, за приличные деньги, работу современного немецкого художника... Мой приятель — человек очень вежливый, но тут он открыто сказал, что я не имею представления о том, что такое абстрактная живопись. Буквально через два дня он отвез меня на дачу-лабораторию Элия Белютина, которую он тогда как меценат начал приводить в порядок. Посадил меня посреди лужайки, расставил вокруг картины. Я посидела там минут пятнадцать, и вдруг у меня слезы полились.
Я не слезливый человек, но было сильное впечатление, и я не понимала, как, почему. Я приехала в Москву, и меня три недели не отпускало. И я решила, что хочу это иметь дома, раз так сильно на меня действует. Я никогда раньше не слышала эти фамилии. Это были Вера Преображенская, Владислав Зубарев. Найти их в Москве оказалось непросто, но в какой-то момент я вышла на самого крупного коллекционера этого искусства — Самвела Оганесяна. Я у него тогда купила первые пять картин. Это было ужасно смотреть, как он с ними расстается. То есть, с одной стороны, ему деньги были нужны, с другой стороны, с каждой картиной это было как отрыв от сердца. И пока продолжалась эта мучительная процедура расставания его с картинами, он рассказывал историю группы, историю этих художников, Белютина, и я слушала как завороженная, потому что это у меня начало складываться в какое-то целостное представление о неизвестной для меня жизни и понимание, почему так сильно действуют полотна. После этого мы начали дружить, а за год я купила около 30 работ. Но через год у Самвела диагностировали рак в поздней стадии. За десять дней до смерти он меня пригласил к себе. Вся семья ему сказала, что коллекцию продолжать не будет, это слишком большая нагрузка…
И он мне сказал, что готов уступить по очень сдержанной цене всю коллекцию, но при условии, что я буду продолжать это дело. Я посоветовалась с мужем, мы где-то дня четыре не могли решиться, но я все-таки сказала да. Потом был где-то год хождения по мукам, точнее, я пыталась понять, что это за мир. Я не коллекционер и не искусствовед. И вот у меня на руках эта коллекция, надо разбираться и с позиционированием, и с ценностью, что вообще творится в современном искусстве и какая роль России во всей этой истории.
Это было шесть лет назад. И вот что я обнаружила. Сейчас роль нашей страны в современном искусстве нулевая, за границей знают только тех, кто эмигрировал. Все российские специалисты убеждали меня в том, что советский послевоенный авангард никому не нужен и лучше не ввязываться в это, но я попробовала показать его на Западе. И первый, наверное, такой серьезный поддерживающий толчок я получила из Лондона, а не из Москвы — несколько картин для выставки у меня запросил Музей Виктории и Альберта. И с этого момента Москва начала разворачиваться. И наверное, таким крестным отцом для нас стал Русский музей. Там осенью 2014 года нам дали для выставки целый этаж. Мы сделали ее интерактивной, в последнем зале проводили мастер-классы в игровом режиме по методикам Белютина. И получилось неожиданно круто. Представьте себе, Мраморный дворец, там нет рядом метро, а у нас очередь стояла. Тут мне уже стало очень интересно. Я поняла, что есть запрос.
Для того чтобы искусство вернуло себе доминантную и передовую роль, для которой оно и было создано, необходимо думать о новом формате его подачи. Зритель должен удивляться, у него должна возникнуть эмоциональная реакция, а для этого нужно по-другому задействовать сенсорное восприятие. Все должно работать вместе: пространство, сама картина как артефакт, видео- и аудиосопровождение, работа с интеллектом, с нейронными слоями. Человек должен войти глубже в картину, он должен вовлечься в то, что там происходит. И абстракция в этом смысле интереснее, потому что если это действительно серьезный художник, то, как правило, эти картины зашифрованы.
Мне показалось, что статичных музеев, музеев-воспоминаний, музеев-архивов в мире много. А вот музеев нового толка практически нет. Мы взяли некоторую паузу, потому что уже зафиксировали музейную часть, которую хотим показать, а потом решили, что пространство должно быть динамичным. Мы сейчас думаем о неких проектных сессиях, которые, видимо, будут запущены раз-два в неделю. Это не будут обычные экскурсии в духе «посмотрите налево, вы увидите обнаженную женщину». В них будет показана часть коллекции, и дальше будут привлечены и аудиохудожники, и видеохудожники, музыканты и так далее.
Сейчас много художников работают с современными, передовыми технологиями, которыми занимается ваша компания Cognitive Technologies. Есть работы, которые построены на машинном обучении, искусственном интеллекте, дополненной и виртуальной реальности. Вы собираетесь их интегрировать тоже?
Совершенно верно. Художники часто к нам приходят за инструментами, потому что сама работа с нейронными сетями требует серьезных математических навыков. Одна из моих идей — разработать некоторый набор инструментов, которым можно будет на месте пользоваться, и чтобы молодые ребята могли приходить и просто пытаться делать то, что им интересно.
Еще раз повторю, что искусство не должно быть скучным. Оно не может быть скучным. Если эмоцию вызывает только ценник, то это не искусство, это акция. Надо разделить мир акций и искусства.
Когда музей запустит первые проекты в этом здании?
Первый проект будет с искусственным интеллектом и работами молодого художника Никиты Курдюкова. Но мы сейчас ищем куратора. Мы сдвигаем сроки открытия, потому что мне нужен человек-проект, который сможет сделать все правильно.
Сейчас у вас в коллекции где-то больше 1 тыс. картин. Вы не собираетесь дальше пополнять ее, потому что уже собрали максимально все, что можно было?
Нет, я сейчас объясню. Человек, который создает искусство, хочет, чтобы оно выставлялось. Имея огромную коллекцию, невозможно выставить всех. Мне не нравятся коллекционеры, которые хранят что-то в подвале. Я считаю, что если уж человек взял на себя такой труд, как коллекционирование, то он должен максимально показывать все это. Иначе зачем художник жил? Я считаю, что мы достигли того предельного материала, с которым можем работать. Я хочу все, что есть, перевести в аудио, видео, нейронный режим и, исходя из этого, понять, куда мы будем двигаться дальше. При этом чрезвычайно важна эмоциональная реакция на искусство. Я сторонница KPI.
KPI для своего музея вы какой бы установили?
Я думаю, что большой офлайновый проход здесь (в здании в Сокольниках, построенном в 1929 году по проекту Мельникова, где размещаются собрание будущего музея и компания Cognitive Technologies.— «Ъ-Инициативы») все равно невозможен. Я рассчитываю на онлайн. Мы сейчас собираемся запустить отдельное издательство с YouTube-каналом, KPI там будет количество просмотров и комментариев. В современной истории важнейшей частью является интерактив. Это же уникальное свойство нашей эпохи — то, что мы получили возможность прямого контакта, ответа. Поэтому мне кажется, что комментирование и является ключевым KPI.
Когда вы планируете запустить эту онлайн-платформу?
До конца года я хочу представить нового руководителя проекта. А после этого объявим все остальное.
«Аукцион может быть инструментом продвижения художников»
Маргарита Пушкина, основатель арт-ярмарки и Фонда поддержки современного искусства Cosmoscow
Фото: Александр Платонов
Фото: Александр Платонов
Как появилась идея создать фонд поддержки современного искусства?
С самого первого выпуска ярмарки Cosmoscow у нас был интерес и к некоммерческим проектам — это помогает показывать разные точки зрения на мир искусства. Хотя стоит уточнить, что это деление на коммерческое и некоммерческое искусство условно: в сфере актуального искусства существует большое количество так называемых некоммерческих проектов, которые находят институциональных покупателей в лице музеев и фондов.
Заметным пунктом программы ярмарки с ранних выпусков стал и благотворительный аукцион Off white, лоты для которого отбираются приглашенным куратором. Он является еще одним инструментом продвижения художников. Все некоммерческие инициативы в итоге стали полем деятельности основанного три года назад Фонда поддержки современного искусства Cosmoscow.
Но средства, собранные в первых версиях аукциона Off white, передавались фонду Натальи Водяновой «Обнаженные сердца»?
Все верно. Это был яркий и важный период истории Cosmoscow, и мы благодарны фонду за такое партнерство. Со временем мы поняли, что этот аукцион может решать непосредственно задачи поддержки самой отрасли, в которой мы работаем, помогать художникам. Переход к аукционам в пользу Фонда поддержки современного искусства стал естественным дальнейшим шагом. Это решение получило широкое одобрение арт-профессионалов.
Какие основные задачи ставит перед собой фонд в настоящий момент?
Фонду три года, и его деятельность постоянно расширяется. Можно выделить несколько основных направлений, в рамках которых ведется активная деятельность: поддержка свободного творчества и продвижение молодых художников, реализация проектов в сфере культуры, пополнение музейных коллекций, образовательная программа.
Ежегодно происходит выбор институции, художника и музея года. За это отвечает независимое жюри: есть номинирующие эксперты, как российские, так и международные. Институция года получает на ярмарке бесплатную площадку и средства для реализации специального проекта. В этом году у нас была представлена художественная резиденция «Заря» из Владивостока. Художник года получает бюджет на производство проекта, который потом размещается на Cosmoscow, мы также активно поддерживаем этот проект в прессе. Номинацию 2019 года получил творческий дуэт «МишМаш», работы которого были интегрированы в конструкции стендов по всей ярмарке. А в категории «музей года» выбирается культурная институция, для которой фонд покупает произведения искусства и передает их в музейное собрание. При этом самого художника выбирают кураторы музея. Так, два года назад для ГМИИ имени Пушкина были приобретены пять видеоработ Таус Махачевой, а в этом году фонд купил для Московского музея современного искусства работу «Риф» Ильи Долгова.
Стоит отметить, что к нам часто просто обращаются художники, которые собираются продолжать свое образование в зарубежных вузах, или те, кому нужна помощь с финансированием масштабного проекта. Все эти запросы мы рассматриваем и по мере возможности стараемся помочь. В частности, в этом году была устроена фандрайзинговая кампания для сбора средств и выделен грант на производство видеоработы художника Евгения Гранильщикова. Кроме того, фонд поддержал создание работы «Роща» Ирины Кориной в рамках ярмарки.
Бюджет фонда складывается из выручки аукциона Off white, а также взносов патронажной программы. Что получают патроны Cosmoscow?
Вы правы, важным источником пополнения средств фонда является ежегодный аукцион Off white. Помимо него в этом году в пользу фонда также прошел организованный галереей ГУМ-Red-Line аукцион «Философия общего дела». Его лотами стали работы порядка 20 современных художников, создававшиеся в рамках одноименного проекта на ярмарке Cosmoscow 2019. Кроме патронажных взносов пожертвование на сайте фонда может сделать любой желающий. Стоимость патронажных пакетов начинается от 25 тыс. руб., при этом пожертвование можно сделать на любую сумму. В зависимости от категории патроны получают различный набор бонусов, включая приглашения на знаковые арт-мероприятия, экскурсии и арт-туры, консультации экспертов и многое другое. Кроме того, бюджет фонда пополняется из собственных средств ярмарки.
Как вы видите развитие фонда?
Оно связано с фандрайзингом и сотрудничеством. Помимо привлечения новых патронов и организации событий для сбора средств на программы фонда планируем развивать связи с международными и российскими арт-институциями, что позволит расширять деятельность фонда: проводить больше образовательных программ, поддерживать студентов, получающих образование в области искусства за рубежом, содействовать интеграции российских художников в международное арт-сообщество.
«В российское искусство инвестируют только по любви»
Марианна Сардарова, основатель галереи и фонда Ruarts
Фото: Александр Платонов
Фото: Александр Платонов
Вы открываете новое шестиэтажное здание вашего фонда Ruarts, отдельное от галереи пространство. Что планируется в нем?
В первую очередь на новой площадке мы планируем выставлять собранную за 15 лет существования фонда коллекцию российского современного искусства: постоянная экспозиция займет три этажа. Помимо самой коллекции и временных выставочных проектов мы планируем сконцентрироваться на образовательной программе.
Про образовательную часть расскажите подробнее, пожалуйста.
Вся программа будет посвящена раскрытию, переосмыслению и, возможно, некой трансформации нашей коллекции. Это и круглые столы, паблик-токи, лекции и мастер-классы, и издательская программа, которую мы хотели бы расширить. Мы планируем настоящий образовательный центр с лекционными и мультимедиазонами.
С чего начался ваш издательский проект?
Первой книгой, которую мы перевели и издали, стали «Мемуары арт-дилера» Ричарда Фейгена. А дальше проект продолжился альбомами, которые мы выпускаем раз в год, это своеобразный дайджест того, что мы делаем. И конечно, мы выпускаем коллекционные издания, приуроченные к выставкам наших авторов или художников, чьи выставки мы поддерживаем в рамках сотрудничества с другими институциями.
Какие выставки сейчас проходят при вашем участии?
Недавно в ММОМА на Петровке открылась первая персональная выставка в России Йоко Оно при нашей поддержке. До этого мы были партнерами большой персональной выставки Шепарда Фейри.
Как вы выбираете проекты для поддержки? Шепард Фейри и Йоко Оно — довольно полярные вещи.
Да, эти имена довольно полярны. Мы выбираем по ряду критериев, один из них, например, что их впервые показывали в стране, как и Фабрицио Плесси, чью выставку в Пушкинском музее я тоже поддержала. Но прежде всего это те авторы и проекты, чьи темы и взгляды близки и схожи с нашими.
В собрании фонда только работы российских художников или это международная коллекция? И что из нее вы прежде всего планируете экспонировать?
Это хороший вопрос, потому что у нас есть и западная часть коллекции, но экспонировать на начальном этапе мы планируем именно российских авторов.
Есть какой-то план пополнения коллекции фонда? Каковы критерии приобретения новых работ?
Четкого плана по количеству работ или конкретного их списка нет, есть понимание того, что нам нужно в коллекцию. Она пополняется работами с проводимых в галерее выставок и из других источников (ярмарки современного искусства, аукционы).
Известна ли уже дата открытия нового здания фонда?
К сожалению, есть вещи, которые от нас не зависят. Только сегодня я была на стройке... В центре города нужно очень много согласований. Мы заявляли, что откроемся в декабре, но в этом месяце у нас будет еще одна важная дата — 15-летие галереи, так что, возможно, мы разведем два этих события во времени.
Российские коллекционеры, как мне кажется, проще и охотнее расстаются с деньгами, покупая громкие западные имена, чем поддерживая российских художников. Согласны ли вы с этим? И как вам кажется, почему это так?
В этом году исполняется 15 лет фонду и галерее, и подобное интервью я давала перед их открытием. Была и есть достаточно сложная ситуация с коллекционированием в нашей стране. В российское искусство сложно инвестировать, тут только по любви. Но все равно за 15 лет мы видим серьезные подвижки, изменения в лучшую сторону.
«Новый язык построен на синтезе искусств»
Основатель Музея AZ Наталия Опалева и арт-директор музея Полина Лобачевская
Фото: Александр Платонов
Фото: Александр Платонов
Трилогия «Свободный полет», посвященная Андрею Тарковскому и художникам-нонконформистам, была для вас большим, в чем-то даже подводящим промежуточные итоги проектом. Что, на ваш взгляд, удалось во всем проекте и на выставке в Новой Третьяковке, а что могло бы быть сделано лучше?
Полина Лобачевская: Выставка в Третьяковской галерее подвела итог нашей трехлетней работе. Перед нами стояла непростая задача соединить в одном, пусть очень большом пространстве три проекта — «Предвидение», о пересечениях в творчестве Андрея Тарковского и художника Петра Беленка, показанное нами в Электротеатре «Станиславский»; «Прорыв в прошлое» (Тарковский и Дмитрий Плавинский), который мы представляли в старинных палатах Нового пространства Театра наций; и «Новый полет на Солярис» — проект, размещенный ранее в барочном дворце Фонда Франко Дзеффирелли во Флоренции. Мне кажется, что, соединив все три проекта в единое повествование о зримых и подспудных связях между творчеством великого режиссера и его современников-художников, нам удалось увлечь зрителей, разговаривая с ними языком скорее не информационным, а языком художественных образов и метафор. Что не удалось? Проект «Прорыв в прошлое», на мой взгляд, выигрышнее смотрелся в боярских палатах, там он оказывал более сильное эмоциональное воздействие на зрителя.
Работая над проектом «Свободный полет», мы пытались развить новый экспозиционный язык, построенный на синтезе искусств — соединении живописи, кинематографа, музыки, сложнейшей партитуры света.
Как вообще появилась идея выставки в Новой Третьяковке? Легким ли было это сотрудничество?
Наталия Опалева: Сотрудничество с Третьяковской галереей позволило нам разместить все три части проекта в прекрасном пространстве Западного крыла и создать совершенно новый эффект. В «Свободном полете» есть очень четкое ощущение связи времен, путешествия во времени. Из прошлого («Андрей Рублев») мы попадаем в тревожное и пугающее настоящее («Сталкер»), а затем в будущее, космос, где уже как будто побывали наши художники.
П. Л.: Инициировали выставку мы. У меня был большой опыт работы с Третьяковской галереей — я делала там несколько выставок, включая первую большую выставку Зверева, потом Плавинского, Краснопевцева. Семь выставок в общей сложности. Мне очень хотелось, чтобы уникальная коллекция Наталии Владимировны попала именно в Третьяковку.
Н. О.: Наша музейная коллекция сложилась из двух: первую часть на протяжении почти 20 лет собирала я, вторая часть пришла из семьи Костаки. Уникальный дар Алики Костаки музею — порядка 600 работ — и 300 работ художников-шестидесятников, которые я у семьи купила.
Что дала выставка в Третьяковке Музею AZ? Выросла ли узнаваемость? Стало ли больше посетителей или, может, появились новые категории посетителей?
Н. О.: Как сообщила нам Третьяковская галерея, выставку «Свободный полет» посетило более 30 тыс. человек. Было много молодежи, что отрадно. А также много кинематографистов, включая знаменитых деятелей кино. Параллельно со «Свободным полетом» в Музее AZ проходила выставка «Птица-тройка», посвященная иллюстрациям Зверева и Шагала к «Мертвым душам» Гоголя. Она закрылась на неделю позже «Полета», и, что интересно, в эту последнюю неделю на выставку приходили в основном новые для музея люди, и приходили они из Третьяковки. В общей сложности за шесть месяцев «Птицу-тройку» посетило 22 тыс. человек.
Многие институции сейчас занимаются созданием цифрового архива своей коллекции, чтобы сделать ее более доступной, в том числе для исследователей. Вы занимаетесь цифровизацией?
Н. О.: Постепенно у нас собрался довольно большой архив, в основном это десятки тетрадей Анатолия Зверева с его стихами и трактатами. И мы считаем, что создание цифрового архива — очень важная часть деятельности музея, мы планируем начать ее в самое ближайшее время.
П. Л.: Нашим музеем издано уже большое количество книг и каталогов, которые тоже постепенно будут представлены широкой публике как часть цифрового архива.
Н. О.: Но хоть книги и были всегда частью выставочных проектов, появился издательский проект даже раньше открытия музея — еще во время ремонтных работ. К открытию музея мы представили пять-шесть книг.
Над каким проектом вы сейчас работаете?
П. Л.: Над выставкой в нашем музее, которая называется «Жизнь и приключения Анатолия Зверева». На ней будет представлена коллекция ранних работ художника, собранная другом Георгия Костаки Дмитрием Апазидисом и сохраненная в Стокгольме его сыновьями Георгием и Ником. Я очень хорошо знакома с творчеством Зверева, но когда я увидела эту коллекцию, я испытала шок. Такой великолепный ранний Зверев, что просто диву даешься! И преисполняешься благодарностью к людям, которые более полувека бережно хранили эти удивительные произведения искусства.