музей кино
Казалось, едва ли в развлекательной культуре 60-70-х можно найти что-то более симпатичное и непритязательное, чем фильмы об индейцах. Но, как показывает выставка во Франкфуртском музее кино, и Виннету, и Чингачгук оказались персонажами большой политической игры. Их томагавки и прочее секретное оружие рассматривал специально для Ъ обозреватель журнала "Домовой" АЛЕКСЕЙ Ъ-МОКРОУСОВ.
Первыми начали западные немцы. В декабре 1962 года на экраны ФРГ вышел фильм "Сокровище Серебряного озера". В роли главного героя Виннету здесь снялся француз Пьер Брис, ставший кумиром не одного поколения. Следом появились еще десять фильмов о Виннету. Так было положено начало большому европейскому сериалу об индейцах, сериалу, объединившему два мира задолго до падения Берлинской стены.
Сюжеты их были простодушны, как все классические истории,— борьба за землю, нефть или золото, добрые и злые братья по крови и любовь людей разных рас... Сегодня об этих фильмах вспомнили на выставке "Виннету и его красный брат. Фильмы об индейцах в ФРГ и ГДР" во Франкфуртском музее кино.
"Ульзана", "След сокола", "Чингачгук Большой Змей", "Сыновья Большой Медведицы", "Апачи" — эти названия до сих пор вызывают сантименты у миллионов.
Хотя фильмы эти пользовались большим успехом и коммерческая их подноготная не вызывает сомнений, идеология не оставалась в стороне — ведь рассказ о "плохом" прошлом Америки был для стран социалистического лагеря необременительной данью в необходимой пропагандистской игре. Тем более что и по сию пору американцы с неохотой касаются темы индейцев даже в частных разговорах, и, задав пару "политически некорректных" вопросов на эту тему, вы всерьез рискуете лишиться расположения собеседников. А европейское кино об индейцах — прежде всего то, что делали в ГДР,— явно смещало акценты. В привычном американском вестерне индейцы если и появлялись, то лишь как консервативные группы, враждебно относящиеся к попыткам пионеров "окультурить" новые земли и одарить их всеми достижениями цивилизации. Фильмы, сделанные в ФРГ, в центр конфликта ставят все же проблему добра и зла, причем и добро, и зло не привязано к конкретной социальной группе — по одну сторону баррикад запросто оказываются "хорошие" бледнолицые и краснокожие, которым противостоят их "неправильные" соплеменники. В фильмах же студии DEFA сюжетный перевес был явно на стороне угнетенных.
Сочувствующий похождениям героев зритель любил фильмы, впрочем, не за идеологию, но за сюжет, красивые пейзажи и тот неискореняемый дух романтики, сопровождающий рассказы о странах и землях, куда большинству из сидящих в зале попасть, видимо, никогда не удастся (а в такой ситуации в 60-е были не только жители ГДР, но и многие граждане ФРГ).
Снимались они в основном в Югославии, и главным индейцем был югослав Гойко Митич, причем работал он по обе стороны железного занавеса. Восточнонемецкие фильмы были более точны исторически и этнографически — это признают даже современные исследователи из ФРГ. Возможно, так происходило потому, что базировались они не на полуавантюрных романах Карла Мая, но на более достоверных произведениях историка Лизеллоты Вельскопф-Генрих. Кроме того, киностудия DEFA уделяла едва ли не болезненное внимание к мельчайшим деталям костюмов (выставленные в свое время портняжными мастерскими счета поражают воображение и сегодня) и даже к именам — на выставке приводится переписка между сценарной группой и специалистами-этнографами по поводу возможного сокращения слишком длинных, неудобных для зрительского восприятия имен. Среди других занятных архивных материалов — объяснения гэдээровского режиссера по поводу его интервью одной западной газете, где трактовка индейской темы оказалась недостаточно идеологически выдержанной.
Проколов тут действительно не должно было быть. Ведь, как известно, в 1943 году съезд американских индейцев избрал верховным вождем всех племен товарища Сталина и передал ему в Москву головной убор из перьев, который вошел в коллекцию Музея подарков. Так что жизнь индейцев по эту сторону железного занавеса до некоторой степени выглядела как жизнь экзотической парторганизации, а их прошлое — как своеобычные этапы большой революционной борьбы.