На сцене Кремлевского дворца проходит VIII Международный фестиваль балета: в репертуарной классике Кремлевского балета главные партии танцуют солисты мировых театров. Рассказывает Татьяна Кузнецова.
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лекай / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лекай / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лекай / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лекай / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лекай / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лекай / купить фото
Сентябрьский фестиваль — лучший проект Кремлевского балета: в «мертвое» начало сезона публика охотно смотрит старые спектакли, оживленные иностранцами. В этом году зрителей даже больше обычного, несмотря на внезапные замены гастролеров.
В «Щелкунчике», например, с Лаурреттой Саммерскалес вместо ее травмированного мужа Йоны Акосты выступил коллега по Баварскому балету Денис Виейра. Пара тем не менее выглядела станцованной и раскрепощенной. Что удивительно, поскольку «Щелкунчик» Кремлевского балета идет в авторской редакции его худрука Андрея Петрова, которую приезжим пришлось выучить во всех подробностях — аналогов ее в мире нет, а всяческих затей предостаточно. Так, Дроссельмейер в спектакле не чудаковатый старик, а его пригожий племянник, недвусмысленно влюбленный в девочку Мари. Мари, впрочем, тоже влюблена не по-детски, хотя то и дело переносит свою нежность на Щелкунчика, тем более что кукла и принц-Дроссельмейер все время подменяют друг друга, поочередно выскакивая из подарочной коробки. Кульминация наступает в свадебном адажио, когда с небес спускается золоченая клетка, из которой выскакивает зубастый уродец, заменив исчезнувшего было жениха. Драматизм музыки Чайковского увеличивает разочарование героини до смятения, но в итоге влюбленные соединяются.
В сюжетных хитросплетениях, а также в хореографических наворотах, смешавших классические штампы с координационно алогичными комбинациями, гости сориентировались с подкупающей естественностью. Лаурретта Саммерскалес, не впервые танцующая с кремлевской труппой, выглядела как ее постоянный лидер. В мизансценах действовала органично — активно, но без «пережима»; в адажио была грациозна, вращения любых видов и в любых ракурсах откручивала легко, пуантную «мелочевку» отделывала четко и со смаком. Денис Виейра оказался предупредительным партнером — балерину не «притирал», верхние поддержки брал без видимых усилий. Однако к геройствам советско-российского полета танцовщик, вероятно, не слишком привычен, да и к исполинским размерам сцены тоже: его jete en tournant вышли довольно скромными по амплитуде, а двойным содебаскам не хватало чистоты. Что, впрочем, не портило общего благообразия, тем более что главный дирижер радио «Орфей» Сергей Кондрашёв управлял своим оркестром вдохновенно, но с пониманием особенностей нелегкого балетного труда.
Фото: Дмитрий Лекай, Коммерсантъ
Фото: Дмитрий Лекай, Коммерсантъ
В отличие от его коллеги Дениса Кирпанёва, который днем раньше в «Дон Кихоте» тщился переделать Минкуса в Чайковского, мечтательно затягивая темпы в резвящихся эпизодах и нервически взвинчивая как раз на больших прыжках. Дирижер и попортил московский дебют кубинца Луиса Валле, обладателя великолепной разножки и стойкого вращения, типичного для представителей кубинской школы. «Загнав» вариацию Базиля в па-де-де, Денис Кирпанёв заставил артиста нервничать, сокращать амплитуду прыжков, торопиться с пируэтами — в результате бедный танцовщик, то и дело растерянно поднимавший бровки домиком, так и не смог показать себя с лучшей стороны. А вот балерине Янеле Пиньере, променявшей Остров свободы на место примы в австралийском Квинсленде, удалось продемонстрировать свои достоинства сполна: и фирменный кубинский апломб, то есть умение балерины стоять на одном пуанте без поддержки, и несколько загадочное вращение. Фуэте эта Китри вертела с двойными и даже тройными оборотами, широко и основательно открывая ногу в сторону и почти не помогая себе руками,— ее своеобразная манера выглядела впечатляюще. Оценить же ее апломб рецензенту “Ъ” помешало праведное негодование. Кубинцы развалили каноническое адажио Александра Горского (от постановки которого в многострадальном «Дон Кихоте» и без того остались скорее рожки, чем ножки) четырьмя зияющими дырами, чтобы Пиньера могла продемонстрировать свою трюкаческую стойкость.
Подобные вольности на различных интернациональных гала постоянно допускают все кубинцы. Однако внутри российского спектакля, пусть разболтанного и искалеченного нехваткой кадров (отчего кордебалетных дриад во «Сне Дон Кихота» оказалось всего 16, а цыганский табор лишился своей прекрасной половины), такие отсебятины выглядят вызывающе. Кремлевскому балету стоило бы добиться от приглашенных гостей, чтобы те соблюдали устав «чужого монастыря».