Актрисе Саре Полсон любая роль под силу, будь то партия у Стива Маккуина в «12 лет рабства», психоаналитика в «Стекле» или 11 разных ролей в «Американской истории ужаса», где, кажется, было все: от медиума до жестокого убийцы. Актриса обещает вновь всех удивить — новой ролью в самой ожидаемой экранизации года «Щегол» (уже в прокате).
Фото: East News
Фото: East News
Фото: East News
Фото: East News
Фото: Каро Премьер
Фото: Каро Премьер
Фото: Каро Премьер
Фото: Каро Премьер
В российский прокат врывается «Щегол», долгожданная экранизация невероятно популярного бестселлера Донны Тарт. В центре сюжета — мальчик, который выжил при взрыве в музее Метрополитен. Трагедия и ее последствия во многом определили его дальнейшую жизнь — сначала с миссис Барбур (Николь Кидман), а потом с отцом (Люк Уилсон) и его подругой Ксандрой (Сара Полсон). «Коммерсантъ Стиль» встретился с Сарой Полсон на мировой премьере фильма на Международном кинофестивале в Торонто, чтобы обсудить отношения с искусством, новый фильм и книгу, которые больше, чем жизнь.
— Когда мы встречались в последний раз, вы говорили, что для каждой своей роли подбираете новый аромат. Какой аромат вы выбрали для Ксандры, своего персонажа в фильме «Щегол»?
— Этот фильм не стал исключением. Но название аромата не помню — я выбрала его в аптеке (в американских аптеках продается в том числе косметика масс-маркет-брендов.— «Коммерсантъ Стиль»). Это был ванильный спрей для тела. Еще я купила ванильный парфюм, так что я благоухала ванилью постоянно. Мне показалось, что ваниль — правильный аромат для персонажа.
— Это хорошо сочеталось с ее искусственным загаром, ногтями и голосом. Ксандра — это, конечно, нечто!
— Да, Ксандра — это что-то с чем-то. По описаниям в книге Донны Тарт у моей героини должны быть квадратные акриловые ногти, с которыми ты просто не можешь ничего делать — я очень страдала, не могла с ними даже зубы толком почистить. Использовать зубную нить было так сложно! Поднять что-то с пола с этими ногтями или совершить звонок по телефону практически невозможно.
— Ты большой фанат книги Донны Тарт «Щегол». Помню, когда роман вышел в 2013–2014 годах, книга расходилась как горячие пирожки: все читали и рекомендовали друзьям. Скажи, а ты в принципе гоняешься за литературными новинками? И как в принципе выбираешь книги?
— Нет, я не могу сказать, что выбираю книги по принципу их популярности, но иногда интересно почитать книгу, которую описывают в разговоре не иначе как «О боже мой, это же моя самая любимая книга! Ты должна ее прочитать!». А порой я просто захожу в книжный и беру то, что мне нравится. И конечно, трудно не взять в руки книги, которые получили Пулитцеровскую премию, хотя роман Донны Тарт я прочитала до того, как он получил эту престижную награду. Обычно я выбираю книгу не из списка бестселлеров, но по рекомендациям людей, чьему вкусу я доверяю, чей интеллект меня впечатляет, моих друзей.
— Но при этом ты так до сих пор и не встретилась с самой писательницей?
— Нет. Я думаю, что совсем не просто отдать свою работу, персонажей, которых ты создал и которые живут в тебе, на переосмысление другим людям. Для этого нужно испытывать чувство доверия и уверенности к команде. Если бы я была ей, я не уверена, что сама стала бы смотреть то, что получилось в кино.
— Конечно, ведь эта книга — ее ребенок.
— Да, и тебе надо принять все те же перемены, что происходят с детьми, когда они вырастают.
Фото: East News
Фото: East News
— У книги многомиллионная армия фанатов, насколько это усложнило твою работу актрисы? Ведь одно дело — сниматься в фильме, когда у зрителей нет определенного сложившегося видения персонажа, и другое дело — сниматься в адаптации полюбившегося романа, где зритель может взять и сказать: «Ох, а я представлял эту историю иначе».
— Верно! В этом сила книг: ты сам создаешь персонажей в своем воображении, ты рисуешь в своей голове их образ, ты придаешь их поведению свое собственное значение, а потом ты сталкиваешься с интерпретацией фильммейкера, и это всегда риск. Мне показалось, что наша картина интерпретирует все правильно и пробудит в зрителе все те же чувства, что и книга.
— А каково было работать с оператором Роджером Диккенсом? Он же настоящая легенда! Да еще и «Оскара» получил за «Бегущего по лезвию» пока вы снимали «Щегла».
— Он действительно легенда. Когда я услышала, что он будет снимать наш фильм, я почти выронила телефон из рук. Не могла поверить, что Роджер Диккенс будет смотреть на меня и думать, где разместить камеру, как выставить свет. Работать с ним очень интересно: он очень тихий человек, и весь его департамент работает в режиме полной тишины, а я никогда не работала на съемочной площадке, где тишина имела бы настолько большое значение. Это очень много значит для меня, помогает сконцентрироваться. Очень трудно сфокусироваться на съемочной площадке, где параллельно происходит столько всего. Пока ты ждешь своего часа, все занимаются своими делами: двигают мебель, переставляют свет — работа каждого важна. И мне приятно, что в этот раз все это происходило так тихо. Мы с Люком Уилсоном оба заметили, что это помогло и нам в работе. До этого мы оба никогда не были на настолько тихих съемках.
— Я всегда думала, что актеры любят шум и гам.
— О нет, я люблю тишину, да и сценарии я читаю без лишнего шума, музыки или телевизора.
— Когда я смотрела «Щегла», не могла отделаться от мысли, насколько наши детские эмоциональные травмы формируют наше взрослое «Я» и дальнейшую жизнь. Особенно это заметно по героям Бориса и Тео.
— Мне нравятся истории, где все не так, как казалось в начале: «Щегол» — экстремальная версия такого поворота сюжета. Миссис Барбур поначалу холодна, потому что в ее мире не принято показывать свои истинные эмоции, но ее мир меняется, когда в нем появляется Тео и она старается сделать все правильно, следовать морали, но в итоге у нее появляются новые чувства и ощущения. Часто с появлением нового человека привычный уклад жизни сильно меняется.
Фото: East News
Фото: East News
— Но при этом после «Щегла» создается ощущение, что та или иная трагедия и потрясение меняют нашу жизнь настолько, что мы не в силах восстановить курс нашей жизнь, как будто бы мы бессильны перед этим, становимся жертвами обстоятельств. Как вы с Люком работали над персонажами, которые, мягко говоря, не понравятся зрителям? Часто наше общество прощает мужчинам тот факт, что они не самые приятные люди, как бы они ни старались «не нравится», особенно в кино. Они даже больше нравятся публике, если играют «плохих парней», но при всем при этом наше общество не дает спуска женщинам, которые играют такие же роли.
— Когда мы работали, мы старались отдать должное книге Донны. Люк, думаю, тут со мной согласиться: осуждать своего персонажа — это последнее дело для актера, это вам совершенно не поможет. Если зритель решит, что ему не нравятся герои, что их поступки не заслуживают прощения — это понятно, мы все с этим имели дело в нашей жизни. Нельзя рассказать историю главного героя в полной изоляции от других персонажей.
— А есть ли персонаж, которого ты точно осуждаешь и не будешь играть ни при каких условиях?
— Не думаю — вспомни мою героиню в «12 лет рабства»: она была довольна ужасна, но мы не могли бы рассказать историю Петси (Люпита Нионго) или Соломона (Чиветель Эджиофор) без понимания, насколько ужасна была их жизнь из-за этой женщины, которая, в свою очередь, была жертвой обстоятельств. Значит, у нее не было возможности увидеть мир целиком во всем его многообразии. То же самое с Ксандрой: у нее очень ограниченный взгляд на жизнь.
— Есть ли предмет искусства, который тебя восхищает?
— Мне нравится Климт, его работы в «Новой галерее» (в Нью-Йорке.— «Коммерсантъ Стиль»), особенно «Женщина в золотом» («Портрет Адели Блох-Бауэр I».— «Коммерсантъ Стиль»). Когда я смотрю на эту работу, я всегда поражаюсь цвету ее щек и материалам.
Фото: Каро Премьер
Фото: Каро Премьер
— А у тебя есть своя коллекция искусства?
— Я самый экстраординарный коллекционер: стоимость моей коллекции переваливает за миллиард (смеется). На самом деле у меня есть несколько работ такого художника, как Лора Оуэнс. Я новичок в этом деле, у меня не было возможности ранее что-либо коллекционировать.
— В «Щегле» есть мысль о том, как важно не превращать объекты в предмет обсессии. Тебе это знакомо?
— Мы все так боимся умереть и часто привязываемся к вещам, придавая им особенное значение. Для Тео, когда он теряет свою мать, единственное, что у него остается,— картина, на которую они смотрели вместе за несколько минут до трагедии. Это произведение искусства имело огромное значение для его матери, и теперь у него есть эта работа. Конечно же, он привязан к этому объекту. Я понимаю силу привязанности к объектам, потому что мы можем контролировать вещи, но не можем контролировать людей. Мы можем хранить эти вещи и защищать, но никогда не сможем так охранять людей, ведь у них есть сила воли и свои собственные желания.
— Мне это знакомо. Помню, как с первой зарплаты я купила дорогой селекционный парфюм и через пару дней флакон разбился вдребезги. Тогда моя мама очень правильно сказала, что это произошло, потому что я отдала слишком много эмоций этому объекту.
— Именно! Потому что если любишь что-то, ты должен быть готов это отпустить. И если это твое, оно к тебе еще вернется. Но я верю, что мы так крепко цепляемся за некоторые вещи, просто потому что боимся.