Эта простая мера снизила смертность рожениц от родильной горячки в первом акушерском отделении Венской генеральной больницы, где работал доктор Игнац Земмельвейс, за один месяц в десять раз, с 20% до 2%.
Фото: Bettmann / Getty Images
Фото: Bettmann / Getty Images
Сегодня любой студент-медик знает, что родильная горячка (послеродовой сепсис) — инфекционное заболевание, которое вызывают стрептококки, стафилококки, гонококки и ряд других бактерий, попадающих в надрывы шейки матки, образующиеся при родах, и на слизистую матки с грязных рук или нестерильных инструментов. Но в те годы, когда до открытия Пастером бактериальной природы инфекционных заболеваний оставалось еще двадцать лет и антисептика находилась в зачаточном состоянии, инициативу доктора Земмельвейса его ученые коллеги встретили в штыки.
Политически неблагонадежный выскочка
Хотя результат, как говорится, был налицо, сам Земмельвейс на тот момент ничего не публиковал в научных журналах. За него это сделал редактор «Венского медицинского журнала» Фердинанд фон Херба, причем дважды — в 1847 и 1848 годах, и в последней своей статье сравнил доктора Земмельвейса с Дженнером, который начал прививать коровью оспу людям и спас тысячи жизней. Кроме фон Хербы в конце 1847 года один из студентов Земмельвейса опубликовал результаты своего учителя в британском медицинском журнале The Lancet, другой студент — во французской медицинской прессе.
Реформатор акушерства, ученый, равный по калибру Дженнеру,— все это корифеям европейской медицины показалось чересчур для молодого ординатора. Ему не было 30 лет, а акушерский стаж Земмельвейса на момент его распоряжения о мытье рук был всего лишь год и один месяц.
Его непосредственный начальник профессор Иоганн Кляйн назвал публикации о методе Земмельвейса «доносом» на руководимое им акушерское отделение. Ученые медики со всей Европы, включая восходящую звезду европейской медицины тех лет Рудольфа Вирхова, дружно принялись искать слабые места в теории «мытья рук хлоркой» и нашли их там массу. Самих рожениц и их родных, естественно, никто не спрашивал, довольны ли они тем, что остались в живых.
Земмельвейса уволили из венской клиники, но по-тихому — не продлили контракт. Громко не получилось бы: он уже приобрел европейскую известность, а его практику мытья рук хлорной известью перенимали практикующие врачи все большего числа роддомов.
Была еще причина для увольнения Земмельвейса, не связанная с наукой и с медициной. В 1848 году по Европе прокатилась революционная волна, получившая в истории название «Весна народов». Ее причины в разных странах были разные. В Австро-Венгрии восставшие требовали децентрализации власти и культурно-национальных автономий для населяющих ее народов. Дважды в течение года в Вене вспыхивали уличные бои между имперской армией, с одной стороны, и национальной гвардией восставших и Академическим легионом из студентов — с другой. А в конце 1948 года на подступах к Вене и вовсе начались настоящие боевые действия, в результате которых шедшая на помощь восставшим венцам венгерская армия Лайоша Кошута была разбита имперской армией фельдмаршала Виндишгреца. В Вене начались расстрелы революционеров.
Акушер Земмельвейс в революции не участвовал, хотя, по данным венгерских историков, в национальную гвардию он записался. Но, наверное, это было нормой поведения для интеллигентного венца того времени. А вот пятеро его братьев не только записались туда, но и принимали самое активное участие в уличных боях. Словом, после подавления революции в Вене у доктора Земмельвейса не могла не сложиться репутация политически неблагонадежного.
Подпольная антисептика
Максимум, на что Земмельвейс мог рассчитывать в Вене, была должность доцента теоретического акушерства. Он учил бы студентов принимать роды на кожаных манекенах, доступа в операционную эта должность не предполагала. Он собрал вещи и по-прежнему молча уехал в венгерский Пешт. Как видно по его немецкой фамилии, Игнац Земмельвейс (Semmelweis по-русски — Булкин) был этническим немцем, но был он из тех франкских немцев, которые с незапамятных времен населяли западные регионы Ваш и Шопрон в Венгрии, то есть был венгерским немцем с двумя родными языками и по менталитету скорее венгром, чем немцем. Уехав в столицу Венгрии из Вены, он вернулся на родину.
Здесь жизнь у него начала налаживаться. Он получил сначала место заведующего акушерским отделением в больнице Святого Рокуша (венгерское написание имени Святого Роха из Монпелье, исцелявшего в XIV веке от чумы молитвой и крестным знамением), а затем должность профессора акушерства в Университете Пешта. Женился, стал отцом пятерых детей, все были девочки, и даже отклонил предложение занять кафедру акушерства в Университете Цюриха.
В Пеште Земмельвейс перестал молчать. Он печатал типографским способом и веером рассылал по Европе открытые письма медицинским светилам, а потом, не дождавшись от них одобрения своего метода, начал адресовать их «всем акушерам». В письмах он на основе статистики смертности до и после хлорной помывки рук доказывал ее пользу, добавив к ней еще обработку хлоркой акушерских инструментов. В 1861 году Земмельвейс публикует 540-страничную монографию «Die Aetiologie, der Begriff und die Prophylaxis des Kindbettfiebers» («Этиология, патогенез и профилактика родильной горячки»).
Сложилась парадоксальная ситуация. На практике метод мытья рук и стерилизации инструментов хлорной известью все чаще применялся в родильных отделениях больниц и давал результаты. Краковский акушер Дитль писал Земмельвейсу, что во время путешествия по Европе он «наблюдал это в многочисленных клиниках, но никто там не решился бы признаться ни общественности, ни себе, что это результат мер, принятых в соответствии с Вашей теорией».
Признаться в этом публично действительно было трудно. Это означало признать, что «акушерская клиника представляет собой не что иное, как учреждение для массовых убийств», как заявил медицинский инспектор города Граца на общем собрании городской клиники. Да и признать это в душе врачам тоже было трудно. В 1848 году, когда появились первые известия о практике доктора Земмельвейса, покончил с собой один из самых известных в Европе акушеров — доктор Густав Михаэлис из Киля. В посмертном письме он написал, что не спас свою умершую от родильной горячки племянницу, хотя это было так просто сделать. В 1850-е годы стерилизация хлоркой по Земмельвейсу довольно широко вошла в практику европейского акушерства, можно сказать, снизу, по инициативе практикующих врачей.
Палата номер шесть по-венски
В ученых медицинских кругах Земмельвейс по-прежнему считался разве что не шарлатаном от науки, а его монографию называли «Кораном родильной теологии». Земмельвейс в научных дискуссиях тоже перестал стесняться в выражениях, называя своих оппонентов «Неронами от медицины». Хуже того, он начал пить, а его жена жаловалась в своих письмах, что муж проводит время с проститутками. Коллеги Земмельвейса и сами видели, что в поведении профессора появились странности. Наиболее известен случай, когда на собрании университетской клиники (по-современному — ученом совете) профессор Земмельвейс должен был предложить кандидатуру на замещение вакантной должности своего ассистента, но вместо этого зачитал клятву акушерки и сел на свое место.
Жена Земмельвейса обратилась за помощью к их домашнему врачу Яношу Балаше, тот написал письмо в Вену профессору фон Хербе, тому самому, который был первым популяризатором метода Земмельвейса и сравнил его с Дженнером. Под предлогом посещения «нового института» фон Хербы они с Балашей отвезли Земмельвейса в венский сумасшедший дом и оставили его там. В последний момент Земмельвейс понял, куда попал, сопротивлялся и был избит санитарами. Через две недели он там умер, по официальной версии, от заражения крови, а фактически был убит желавшими ему добра коллегами-врачами.
После вскрытия стала понятна причина его душевного расстройства: прогрессивный паралич, который, в свою очередь, был вызван, скорее всего, сифилисом, нередко встречавшимся у врачей-акушеров того времени. Недолеченный в свое время, он перешел у Земмельвейса в третью стадию, и у него началась атрофия головного мозга (наиболее разрушенной была лобная доля его мозга). Так в 47-летнем возрасте закончилась жизнь доктора Игнаца Земмельвейса.
Порочный круг
Историки науки часто пользуются примером Земмельвейса для иллюстрации того, как подчас жестоко официальная наука расправляется с учеными, опередившими свое время. Но едва ли пример Земмельвейса подходит для этого. В научном сообществе всегда хватало начальственного чванства, нетерпимости к чужих идеям, интриг и нездорового карьеризма. Но в данном случае теорию Земмельвейса не приняли не только администраторы клиник, которые действительно опасались за свое кресло, окажись Земмельвейс прав, но и все современные ему ученые-медики, включая такие светлые головы, как Рудольф Вирхов. Пример Земмельвейса скорее можно рассматривать как нередкий в науке случай, когда неверная научная гипотеза приводит к верным практическим результатам.
Впервые мысль о том, что сейчас называют антисептикой, пришла в голову молодому акушеру Земмельвейсу после смерти его коллеги по венской клинике, профессора Якоба Коллечки, спустя всего несколько месяцев работы Земмельвейса в венском роддоме. Сам Земмельвейс описывал это так: «Коллечка, профессор судебной медицины, часто проводил вскрытия вместе со студентами. Во время одного такого вскрытия студент случайно уколол ему палец скальпелем, я не помню, какой именно палец был порезан. Профессор Коллечка заболел лимфангитом и флебитом верхней конечности…Он умер от двустороннего плеврита, перикардита, перитонита и менингита. Также за несколько дней до смерти в одном глазу образовался метастаз».
«Я ясно видел, что болезнь, от которой умер Коллечка, была идентична той, от которой умерло столько сотен родильниц,— продолжал доктор Земмельвейс.— У рожениц также были лимфангиты, перитониты, перикардиты, плевриты и менингиты, и у многих из них также образовались метастазы. День и ночь меня преследовал образ Коллечки, и я был вынужден признать — все более решительно,— что болезнь, от которой умер Коллечка, была идентична той, от которой умирало так много рожениц».
Ход мысли Земмельвейса был такой: акушеры и студенты в его отделении вскрывали умерших рожениц в прозекторской и часто после этого шли принимать роды, занося роженицам заразу от умерших. Те тоже умирали, их вскрывали, шли принимать новые роды, и так шло по замкнутому кругу, который следовало разорвать. Разорвать его можно было простым способом — мытьем рук акушера и его инструментов в растворе хлорной извести перед тем, как принимать роды.
Ложная гипотеза
Логика доктора Земмельвейса, согласитесь, выглядела железной. Если бы не одно «но». Врачи и студенты, конечно же, не шли принимать роды с окровавленными после вскрытия руками, испачканными в слизи, моче и кале трупа. Они мыли руки, причем мыли тщательно и с мылом, так же они мыли инструменты, разумеется, другие, а не те, которыми они пользовались в прозекторской.
Но в те годы еще не знали про бактериальную природу инфекций, ее откроет Пастер двадцать лет спустя, и понятно, почему Земмельвейс предположил прямой путь заражения рожениц от трупов в больничной прозекторской тем, что тогда называли «трупным ядом», или белками птомаинами по современной терминологии. Но тогда белковую природу этого яда ученые уже знали и знали, что к сильным ядам он не относится: требовалась большая его доза, чтобы при условии прямого попадания в кровь человека вызвать смертельный сепсис.
Это и стало причиной критики метода Земмельвейса со стороны ученых его времени. Они видели то, чего в запале своей обиды не видел сам Земмельвейс. Вот типичная научная рецензия тех лет на его метод: «Если бы д-р Земмельвейс ограничил свое мнение относительно инфекций их передачей от трупов, я был бы менее склонен к отрицанию… Но он даже не обсуждает прямую передачу болезни от тех, кто болен, к здоровым людям, лежащим рядом. Он озабочен только общим заражением от трупов. В этом отношении его мнение кажется маловероятным. Ведь врачи и студенты действительно мыли руки с мылом, и их руки были явно чистыми. Как могли загрязняющие вещества в таких бесконечно малых количествах нанести такой ущерб? Смертельная гнилостная инфекция, даже если гнилостное вещество вводится непосредственно в кровь, требует большего, чем ее гомеопатические дозы. Чтобы доказать свое мнение, доктор Земмельвейс приказал хлорными промывками уничтожить все следы трупных следов на пальцах. Разве эксперимент не был бы проще и надежнее, если бы во время него вообще были бы запрещены все анатомические работы?»
В других рецензиях доктору Земмельвейсу напоминали, что простое проветривание палат в родильных отделениях иногда приносило те же результаты: смертность от родильной горячки падала в разы. Но если Земмельвейс не видел других источников заражения в палатах рожениц, кроме трупной инфекции, то его ученые оппоненты не рассмотрели в методе хлорной помывки Земмельвейса главного.
В отличие от мытья рук с мылом, процедура его помывки в хлорке должна была длиться минимум 15 минут, в ее ходе врач не только мыл руки, но в растворе хлорной извести вычищал щеткой грязь из-под ногтей и с инструментов. Фактически это была полноценная стерилизация, которую двадцать лет спустя ввел в хирургию английский врач Листер, когда узнал об открытии Пастера о бактериальной природе инфекций. Только Листер использовал раствор фенола в льняном масле, а не хлорную известь.
Рефлекс Земмельвейса
Доктор Земмельвейс по праву считается спасителем тысяч жизней рожениц за то двадцатилетие, которое прошло от негласного внедрения помывки в хлорке Земмельвейсом в роддомах Европы до первых опытов Листера. В 1906 году в Будапеште ему был поставлен памятник с надписью «Спасителю матерей». О его судьбе в разных странах было снято семь игровых фильмов, последний — в 2001 году. А первый из них, короткометражка Фреда Циннемана «That Mothers Might Live» («Те матери могли бы жить»), даже получил в 1938 году «Оскара».
В книге американского писателя Роберта Уилсона «The Game of Life» («Игра жизни»), написанной им в соавторстве с психологом Тимоти Лири и изданной в 1991 году, впервые появилось выражение «рефлекс Земмельвейса». Оно означало «практически непреодолимое отрицание истеблишментом истин, которые противоречат устоявшимся представлениям, особенно если это отрицание исходит от рядового человека, такого как все».
Ничего нового в этом утверждении не было, еще в Евангелии от Матфея сказано, что «несть пророка в отечестве своем». Но выражение из модной книги известного своим анархизмом и идейным курением марихуаны писателя американским психологам понравилось. С их легкой руки оно вошло в лексикон современной психологии как «глубокое чувство непобедимой социальной силы ложных истин». Однако едва ли психологи найдут лекарство от этого рефлекса, ведь они сами ученые, а ученым в силу специфики их работы отсутствие сомнений в своей правоте свойственно едва ли не сильнее, чем политикам.