Эскиз декорации Лоренцо Квальо к «Идоменею» 1781 года
Фото: Fine Art Images/Heritage Images/Getty Images
Эскиз декорации Лоренцо Квальо к «Идоменею» 1781 года
Фото: Fine Art Images/Heritage Images/Getty Images
«Эта карета душу способна была из нас вытрясти! А сиденья! Жесткие, как камень! Начиная от самого Вассербурга я уж и не надеялся довезти свой зад до Мюнхена в целости и сохранности! Он распух и наверняка был красный, как огонь,— целых два прогона я ехал, оперевшись руками на обивку сиденья и держа зад на весу». Этим по-подростковому непосредственным признанием от 8 сентября 1780 года открывается длинная серия писем Моцарта, которые он во время собственной работы над «Идоменеем» писал из Мюнхена (где 29 января 1781 года была поставлена эта опера, заказанная курфюрстом Баварским) в Зальцбург своему отцу.
На самом деле ценность этой переписки трудно преувеличить. Благодаря ей мы имеем редкостную возможность заглянуть в моцартовскую «кухню»: процесс создания партитуры «Идоменея» и подготовки его сценической премьеры оказался документирован предельно подробно, едва ли не более подробно, чем это случалось с какой-либо еще из моцартовских опер. Во-первых, 24-летний композитор, страстно мечтавший бросить уже лямку постылой службы при дворе архиепископа Зальцбургского, возлагал большие надежды на мюнхенский успех «Идоменея» и на те перспективы, которые этот успех мог открыть. Детально рассказывая о своей работе Моцарту-старшему, который неодобрительно относился к этим намерениям, он старался продемонстрировать их серьезность и основательность. Леопольд Моцарт, со своей стороны, не скупился на профессиональные советы и отеческие назидания. Во-вторых, сыграли свою роль организационные условия: именно через отца Моцарт общался с либреттистом, который тоже остался в Зальцбурге.
Мы узнаем, например, каких трудов на самом деле стоили кажущиеся нам беззаботно прекрасными вокальные партии: тенор Антон Рааф (Идоменей) был уже в летах (ему было за 65), а его актерские способности Моцарт уподоблял статуе; с незадачливым кастратом даль Прато (Идамант) композитору пришлось самолично разучивать партию от первой до последней ноты. Узнаем, с какими скандалами подчас интендант придворного театра соглашался даже на безделицы вроде приглашения трех тромбонистов для сцены с оракулом. Узнаем, как, требуя бесконечных правок и сокращений либретто, Моцарт старался создать живое, естественное и современное театральное произведение: так, редактируя слова Голоса, он ссылается на «Гамлета» и отмечает, что речь Тени была бы куда более выразительной, будь она менее многословной. Леопольд, со своей стороны, уговаривал сына, во-первых, любезно обхаживать каждого оркестранта, а во-вторых, идти на компромиссы и писать наряду с ультрасовременной музыкой для немногих что-нибудь такое, что могло бы «пощекотать в том числе и ослиные уши», но Моцарт гордо отвечал, что его музыка не для щекотания ослиных ушей.