Главной модой прошедшего художественного сезона была, несомненно, мода на живопись. Арт-обозреватель Ъ ИРИНА Ъ-КУЛИК увидела в этом отказ современных художников от притязаний на общественную значимость своих занятий.
Кураторы, критики, музейщики весь год наперебой твердили о необходимости возвращения к картине. Живопись доминировала на двух главных московских арт-ярмарках. "Арт-Манеж" поставил для всех участников непререкаемое условие: выставлять исключительно живопись — хоть портрет государя императора, хоть салонный гиперсюр. "Арт-Москва" столь категорических ограничений не ставила. Тем не менее некоторые иностранные гости высказывали осторожное недоумение; раньше им не доводилось видеть ярмарку современного искусства, на которой выставлялась почти исключительно живопись — ни тебе объектов, ни инсталляций, ни даже видео.
Одна из главных музейных выставок современного искусства — "Московская абстракция второй половины ХХ века" в Государственной Третьяковской галерее — показалась альтернативной историей отечественного искусства: что получилось бы, если бы вместо концептуализма с его неудобоваримыми в чинной музейной экспозиции объектами, инсталляциями и акциями художники-нонконформисты занимались бы исключительно прилежным рисованием полотен, пусть и абстрактных. Лыком в ту же строку были и "Пути русского импрессионизма", как выяснилось на выставке в Третьяковке, заведшие в тупик салонного искусства.
Даже самая удачная арт-провокация также была хоть и "ненормативной", но "живописью" — именно так называлась выставка опального изгнанника Авдея Тер-Оганьяна в галерее Марата Гельмана. Превратностям нелегкой судьбы традиционных жанров в отечественном современном искусстве был посвящен и один из самых остроумных галерейных проектов — цикл выставок "Архивация современности" в Крокин-галерее. Собранный по домашним архивам компромат вроде ученических этюдов времен не слишком прилежного обучения в художественных вузах должен был изобличить в самых далеких от подозрений в традиционализме деятелях московской арт-сцены — живописцев.
Ну, а апофеозом стал проект "Возвращение художника", демонстрирующийся до 4 октября в российском павильоне на Венецианской биеннале. Свежеотремонтированный щусевский терем увешали творениями главных отечественных мастеров современной кисти — Валерия Кошлякова, Константина Звездочетова и Владимира Дубосарского с Александром Виноградовым. Предполагалось, что "Возвращение художника", подготовленное куратором Виктором Мизиано, будет нашим ответом на экспозицию "Живопись. От Раушенберга до Мураками", представленную комиссаром биеннале Франческо Бонами. Виктор Мизиано мечтал о том, что сплошь записанный фресками и завешанный картинами павильон будет перекликаться с великолепием классических венецианских палаццо. Но, увы, в итоге нарочито консервативный российский павильон выглядел разительной альтернативой всей биеннале.
Возрождение картины в глазах многих выглядело идеальным рецептом нового мейнстрима. Можно оставаться актуальным и в то же время вернуться к наследию классики и высокого модернизма. Ведь картина — самый удобный формат как для наших до сих пор консервативных музеев, так и для не менее консервативного местного художественного рынка. Но в настоятельных рекомендациях вернуться к станковым формам слышался отказ от притязаний на формирование собственного пространства. Перестроечные 1980-е вспоминаются как эпоха вавилонского смешения всех жанров и видов искусства; художники создавали новые стили жизни рука об руку с театральными и кинорежиссерами, рок-музыкантами, поэтами, модельерами и просто тусовочными фриками. Акционисты 1990-х агрессивно вторгались в социальное и политическое пространство. В 2000-е искусству, судя по всему, придется вновь благонравно повиснуть картинкой на стенке. Можно впадать в абстракцию и даже тихо матюгаться, но главное — не задаваться вопросами по поводу того, что находится внутри и снаружи этих стен. Вылазки в социальное пространство явно стали чересчур рискованными; достаточно вспомнить скандал, разгоревшийся вокруг выставки "Осторожно, религия" в Центре имени Андрея Сахарова.
Новой живописности обычно противопоставляют нонспектакулярность, то есть "незрелищность", за которую ратует крыло наиболее радикально настроенных молодых художников. Но нонспектакулярные объектики, прячущиеся по углам и закоулкам и мимикрирующие под ничем не примечательное неискусство, знаменуют тот же самый отказ от освоения чуждого пространства, что и чинно висящая на стене картина. О том, что художникам, подобно шпионами или диверсантам, теперь приходится действовать на чужой и враждебной территории, свидетельствовала и выбранная для нынешнего летнего Форума художественных инициатив тема "Разведка искусством".
Можно, подобно шпиону, затаиться в чужом пространстве, можно попытаться даже украсить это пространство, не претендуя изменить его. Но есть и путь тихого саботажа: негостеприимную территорию можно исподтишка замусорить. Тема трэша, то есть мусорного искусства, всплыла только под конец сезона — благодаря проходившему под девизом "ArtTrash" медиафоруму Московского международного кинофестиваля, посвященному видеоарту и экспериментальному кино, и оказалась весьма кстати. Не зря настоящими хитмейкерами прошедшего сезона стали истовые трэшевики — "Синие носы" Александр Шабуров и Вячеслав Мизин, в чьих непритязательных видеогэгах, как в анекдотах или вечерних теленовостях, отразилась та самая повседневность, которую на протяжении сезона старательно избегали их коллеги.