Мало кто помнит, но еще пять лет назад у нас в стране даже речи не шло о прозрачности филантропии российских компаний или о стратегии их поддержки местного сообщества. А сейчас у иностранного термина "корпоративная социальная ответственность" (corporate social responsibility, CSR) появилась русская аббревиатура. Социальная ответственность бизнеса становится элементом нашей жизни. Помощь регионам, социальные программы для народа и филантропия являются неотъемлемой частью новой философии и практики предпринимательства. Сегодня российский бизнес вкладывает в благотворительность впятеро больше, чем международные фонды в России. И этот разрыв постоянно нарастает.
Однако бизнес лишен свободы даже в собственной благотворительности. Он часто не волен в выборе объектов филантропии, сфер помощи и даже сумм. В основе конфликта — собственность, не признанная именно частной, а не чем-то случайно и незаконно приобретенным, что в любое время может быть отобрано. В этом смысле известная ситуация вокруг ЮКОСа является не только спором "хозяйствующих субъектов" или большой политикой. В известной степени она также отражает и опасение государства перед чрезмерно независимой от него позицией конкретного предпринимателя в общественно значимых вопросах.Крупные предприниматели и в своей личной филантропии, то есть той, средства на которую берутся из собственного, а не корпоративного кармана, вынуждены постоянно оглядываться на власть. Может ли, скажем, частный фонд оказать помощь беженцам с Кавказа? Или даже раздача молока и таблеток от простуды будет считаться пособничеством терроризму? На эти вопросы у нас нет однозначного ответа.
А бизнес средний и мелкий, помимо бандитского рэкета и "взаимовыгодных взаимоотношений с правоохранительными органами", напрямую сталкивается с рэкетом благотворительным, когда местные власти заставляют финансировать свои затеи. Такой рэкет превратился в серьезную проблему с конца 90-х годов и остается мощной преградой на пути развития стратегической, прозрачной корпоративной благотворительности в России.
Согласно господствующим взглядам госэлиты, все доступные ресурсы бизнесу следует отдавать на поддержку программ местных властей, несмотря на обстоятельства, в которых находится компания, ее акции и ее прибыль. Бизнес должен выбирать такие приоритеты благотворительности, которые не раздражали бы вполне определенные госструктуры. А если он не участвует в принудительных пожертвованиях, то может быть уничтожен.
Поддержка правозащитных и экологических групп, некоммерческих организаций (НКО) у нас еще воспринимается как угроза власти. Создание собственных фондов, заявление миссии и ясных целей в глазах федеральных чиновников приравниваются к политическим амбициям.
Удивительна и стремительна короткая история новой российской филантропии. Еще в 90-х годах компании могли жертвовать 3% от прибыли до уплаты налогов. В ряде регионов, таких как Москва, бизнес мог даже передавать часть налогов в виде дара на благотворительные программы местных властей. Однако к 2002 году все это закончилось. Налоговые льготы отменены как "очевидный источник отмывания денег". Хотя во власти и в обществе все знают: факты криминального использования льгот отмечались в деятельности прежде всего тех фондов, которые были тесно связаны с той же властью, а не десятков тысяч общественных организаций.
Но произошел парадокс, мало пока кем осмысленный. Вместо оттока с рынка благотворительных услуг деньги потекли сюда в куда больших объемах, чем прежде. Оказалось, налоговые льготы — важный, но не главный мотив реальной благотворительности.
Между тем наше государство все чаще намекает, что корпоративная филантропия должна знать свои границы. И тут нет проблемы. Вопрос в том, чем границы обусловлены. Если системой налоговых льгот, то это надо только приветствовать. Но то, что происходит у нас, не имеет никакого отношения к рыночной экономике, даже если ее еще только строят. Бизнес у нас должен финансировать сиротские дома, но не задавать вопросов касательно системы интернатных учреждений, производящих больше бомжей и уголовников, чем законопослушных граждан. Он должен поддерживать пожилых, но не финансировать НКО, которые еще и защищают права стариков. Он должен щедро поддерживать культуру, но не задавать вопросов, куда уходят деньги, и быть крайне осторожным в финансировании альтернативного искусства.
Так что наша филантропия поистине уникальна на посткоммунистическом пространстве. Она беспрецедентно широко распространена. Она уникально стремительна, потому что в пятилетку преодолела путь, на который в других странах требовалось до полувека. И она непостижимо уникальна, так как продолжает развиваться в ухудшающихся условиях, когда налоговые льготы отменены и их возврат даже не светит, а политическое и административное давление только крепчает.
Основанный в Великобритании в 1924 году благотворительный фонд Charities Aid Foundation (CAF) десять лет назад открыл в Москве свое представительство (CAF Russia) для оказания помощи общественным и благотворительным организациям, поддержки в решении социальных проблем. За эти годы CAF выделил России более 12 млн фунтов стерлингов в виде грантов, оказал бесплатную юридическую помощь десяти тысячам общественных организаций. В прошлом журналистка, Ольга Алексеева работает в CAF Russia с момента его открытия. Она один из ведущих экспертов страны в области развития некоммерческих организаций, автор пяти книг и свыше 500 статей о социальных реформах и становлении гражданского общества.