Остап Бендер как объект исследований

Оба романа были запрещены постановлением секретариата Союза советских писателей как «клевета на советское общество» в 1949 году, но запрет длился сравнительно недолго. В 1956 году после XX съезда КПСС, осудившего культ личности Сталина и косвенно идеологию сталинизма, Остап Бендер, Ипполит Матвеевич Воробьянинов и другие персонажи дилогии Ильфа и Петрова были восстановлены в правах полноценных литературных героев, что позволило ученым продолжить их исследование.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Остаповедение и кисалогия

На сегодня в главной научной электронной библиотеке страны еLibrary числится около тысячи публикаций, посвященных только Остапу Бендеру,— от тезисов докладов на научных конференциях до монографий в разных областях науки: от филологии, истории культуры до политологии, юриспруденции и даже курортологии. И это далеко не полный перечень научных работ о «великом комбинаторе»: в еLibrary хранятся только оцифрованные источники и в основном за последние десятилетия, хотя Бендер стал объектом внимания ученых почти сразу после выхода в свет в 1928 году романа «Двенадцать стульев».

Для сравнения, в той же еLibrary научных публикаций по оптоволоконной физике всего в два с половиной раза больше, чем научных исследований, посвященных Остапу Бендеру, а публикаций по структурной геномике даже меньше в полтора раза, их в еLibrary примерно сколько же, сколько там научных источников о Кисе Воробьянинове. Таким образом, остаповедение и кисалогия по объективному критерию уже вполне сформированные самостоятельные направления современной российской науки, да и в мировой науке, как будет показано ниже, они тоже присутствуют. Остальные герои дилогии Ильфа и Петрова присутствуют в научных трудах реже.

Причина внимания ученых к дилогии Ильфа и Петрова понятна: она как источник цитирования сопоставима с интертекстовым наследием Пушкина, Крылова и Грибоедова.

«Едва ли можно сомневаться, что без интертекстуальных богатств “Двенадцати стульев” и “Золотого теленка” уровень массового дискурса советских десятилетий оказался бы существенно иным»,— писал профессор Висконсинского университета Юрий Щеглов.

Остап Бендер и Киса Воробьянинов не были обделены вниманием ученых еще в советские времена, но настоящий расцвет остапологии и кисаведения пришелся на 1990–2000-е годы и продолжается поныне. Особое удовольствие доставляет чтение исследований современных российских криминологов, специализирующихся на экономических преступлениях и по понятной причине уделяющих внимание в основном Остапу, знавшему «четыреста сравнительно честных способов отъема денег». Часто персонажи Ильфа и Петрова попадают в современные научные труды социологов и политологов. Вот, например, интертекстуальный пассаж из монографии члена-корреспондента РАН Ж. Т. Тощенко «Фантомы российского общества», выполненного в рамках гранта Российского научного фонда №14-18-02016: «Даже такая респектабельная страна, как Великобритания, взяла на вооружение девиз Кисы Воробьянинова: “Жулик он, кажется, большой. Но такой может быть полезен”».

Но все-таки большинство современных ученых, исследующих дилогию Ильфа и Петрова, специализируются в области филологии и лингвистики (особенно лексикографии).

Поиск прототипа Остапа Бендера

Литературоведы предлагают на роль прототипа Бендера примерно дюжину кандидатур: от писателя Валентина Катаева (старшего брата Евгения Петрова) и известного филолога Виктора Шкловского до Владимира Жаботинского, одного из идеологов и практиков сионизма первой половины ХХ века. Он намеренно стал турецкоподданным, как многие сионисты, чтобы иметь гражданские права в Палестине, входившей в состав Османской империи, а в 1901 году в газете «Волынь» писал о запуске трамвая в Житомире в той же стилистике, в какой четверть века спустя открытие трамвайного сообщения в Старгороде описано Ильфом и Петровым: «Трамвай построить — это не ешака купить».

Среди других претендентов на роль прототипа Остапа в исследованиях литературоведов числятся оборотистые саратовские купцы братья Бендеры и несколько одесских молодых людей авантюрного склада. Наиболее заметный из них, Осип (Остап) Шор, был известен всей Одессе капитанской фуражкой с белым верхом, непременным шарфом и мечтой эмигрировать в Южную Америку, в итоге он поступил на службу в ЧК, а потом переквалифицировался в снабженцы на Челябинском тракторном заводе.

Но, пожалуй, наиболее взвешенный научный подход к поиску прототипа Остапа демонстрирует профессор центра библеистики и иудаики РГГУ Леонид Кацис в статье «Как “великий комбинатор” Осман Ибрагимович стал Остапом-Сулейманом-Берта-Мария Бендербеем и Иаканааном Марусидзе»: «Поиск конкретного прототипа от Остапа Шора до Валентина Катаева абсолютно бессмыслен. Мозаика людей, судеб, событий, отразившаяся в этих романах... исключает линейный и однослойный подход к дилогии Ильфа-Петрова как к примитивному роману с ключом».

Профессор Кацис показывает, что несомненны только одесские корни Остапа, но «без дореволюционных газет, исчезнувших имен и обстоятельств русской и советской истории, без того “подземного пламени”, которым согреваются романы Ильфа-Петрова, невозможно считать, что мы их понимаем, если даже не можем полностью расшифровать имя главного героя, не говоря уже о его протагонисте». Сама статья профессора Кациса, кстати, стоит того, чтобы ее прочесть целиком в интернете.

Прототипы Кисы Воробьянинова

В протагонисты Кисе некоторые литературоведы прочат лидера партии кадетов в Государственной думы III и IV созывов Павла Милюкова и лидера правых (монархистов) в Государственной думе II, III, IV созывов Василия Шульгина, но основания для этого слабые.

Если не считать известной фразы Кисы Воробьянинова «подайте что-нибудь бывшему члену Государственной думы», то с Милюковым Кису связывает лишь то, что «однажды, решив, что носить пенсне негигиенично, Ипполит Матвеевич направился к оптику и купил очки без оправы, с позолоченными оглоблями. Очки с первого раза ему понравились, но жена (это было незадолго до ее смерти) нашла, что в очках он вылитый Милюков, и он отдал очки дворнику».

Шульгин событийно чуть больше Милюкова подходит на роль прототипа Воробьянинова: он в 1925–1926 годах тайно приехал из Парижа в Советский Союз по приглашению подпольной антисоветской организации «Трест», созданной ГПУ для дезинформации и выманивания из-за границы в СССР лидеров белого движения.

По мнению доцента Казанского федерального университета Инги Масловой, гораздо больше общего у «уездного предводителя дворянства» Ипполита Матвеевича Воробьянинова с купцом Николаем Дмитриевичем Стахеевым.

Предприниматель и меценат Стахеев из уездной Елабуги был известной в свое время фигурой. Перед Первой мировой войной он развелся с женой, уехал в Париж, пристрастился там к игре, ездил в казино Монте-Карло и вообще вел разгульный образ жизни. В 1918 году, когда деньги у него закончились, а все богатства на родине были конфискованы новой властью, Стахеев тайно приехал в Москву, чтобы забрать припрятанные драгоценности из своего особняка на Мясницкой улице. Его задержали и отвезли на Лубянку, в ВЧК. Там он предложил обмен: он отдает клад и раскрывает другие тайники, а его отпускают обратно в Париж. Условия были приняты и выполнены. Стахеев умер в Париже в 1933 году в возрасте 81 года. А его история стала довольно известной в Москве, Ильф и Петров ее наверняка слышали. Впрочем, прототип Кисы тоже, как видим, собирательный и еще не до конца исследованный.

Self management по Бендеру

По лингвориторическим параметрам Остапа Бендера как языковую личность (ЯЛ) ученые ставят в один ряд с его предшественниками в мировой литературе: Скаленом Мольера, Труффальдино Гольдони, Жиль Блазом Лессажа, Фигаро Бомарше. От них Остап «унаследовал особенности совершенной, убедительной, украшенной, эффективной, привлекательной речи плута-оптимиста». Он, по словам М. М. Бахтина, «поставлен по ту сторону всякого пафоса» и выступает носителем «веселого обмана», направленного против «ортодоксальных» ценностей. По словам профессора Щеглова, Остап Бендер «прямо не посягает на “ортодоксию” советской действительности; он ее просто игнорирует, творя «веселый обман» и искусную псевдологию».

Сегодня разница между «великим комбинатором» как ЯЛ и его литературными предшественниками состоит еще в том, что при разработке схем для бизнес-тренингов по обучению риторике самопрезентации отечественные лингвисты используют не Труффальдино или Фигаро, а Остапа.

Как показывает анализ ученых, Бендер более виртуозно «пользуется лингвориторемами микроуровня, строя свою речь в максимально возможном позитивном ключе, чтобы добиться наибольшего расположения собеседника, а его позиция оптимиста как продуцента речемыслительного процесса особого типа реализуется весьма успешно».

При этом, правда, «специфика реализации морального сознания ЯЛ персонажа Остапа Бендера состоит в трансляции нравственных категорий, репрезентируемых такими понятиями, как “приоритет материальных ценностей”, “уважение к Уголовному кодексу”, “добровольный отъем денег”». Но, во-первых, где же взять плута-идеалиста, а во-вторых, это, наверное, как раз то, что нужно современным российским управленцам и бизнесменам, желающим выглядеть более убедительными в своей профессиональной деятельности.

Кстати, юристам и финансистам тоже следует обратить внимание на риторику Остапа. Как показал лингвоперсонологический анализ его речи, основу тезауруса Остапа Бендера составляют слова, касающиеся финансов, кредитной политики и судопроизводства.

Принц нэпский

Довольно необычно выглядит гипотеза Риммы Гринхилл из Стэнфордского университета о влиянии Шекспира на творчество Ильфа и Петрова, изложенная в ее статье «Ostap Bender — Hamlet of the NEP Era» («Остап Бендер — Гамлет эпохи НЭПа»). Доктор Гринхилл считает, что «влияние Шекспира на творчество этих писателей многогранно, но до последнего времени оставалось без внимания литературоведов». Такое отечественным ученым действительно пока не приходило в голову, но у подрастающего поколения литературоведов полет их мысли мало что сдерживает.

В романе Ильфа и Петрова «Золотой теленок» они видят «своеобразную трансформацию древнегреческого мифа о золотом руне». Только вместо Ясона, Геракла, Тесея, Кастора и Поллукса, Орфея и прочих, отплывших из Иолка в Колхиду за золотым руном, из Арбатова в Черноморск за миллионом Корейко теперь отправляются Остап Бендер с Шурой Балагановым, Паниковским и Адамом Казимировичем Козлевичем. Это не шутка, так и написано, любой может найти эту студенческую научную работу в интернете.

Остап и Пушкин

Приведенные выше примеры относятся к прошлому, сегодня передний край исследований переместился в корпусную лингвистику и лексикографию. Как уже сказано, дилогия Ильфа и Петрова сопоставима с интертекстовым наследием Пушкина, Крылова и Грибоедова, и, возможно, как считают некоторые ученые, эта оценка дилогии даже занижена. Например, в современной массовой литературе ситуация несколько иная.

Как показала Е. В. Ганапольская, в 26 детективных романах второй половины 1990-х годов (А. Марининой, Ф. Незнанского, А. Кивинова, М. Бакониной, В. Веденеева, А. Малышевой) корпус прецедентных текстов (в данном случае крылатых выражений) Пушкина состоит из 24 единиц, Ильфа и Петрова — из 21 единицы. Все остальные присутствующие там русские и советские писатели общим числом 29 (от Гоголя и Лермонтова до Солженицына и Губермана) цитируемы примерно одинаково — от пяти до одного раза.

Это, напомним, был конец 1990-х, а сегодня, по мнению профессора РГПУ Герцена Константина Сидоренко, интертекстовая активность (по Якову Лурье словесное мерило «силы текста») переместилась в интернет, где текст дилогии «реагирует на огромное количество обсуждаемых вопросов».

Иными словами, есть основания ожидать, что в ассоциативно-вербальной сети русского гипертекста Ильф и Петров уже оставили позади «наше все» Александра Сергеевича Пушкина.

Киса и Ося были здесь

Прежде всего лексикографы намерены отдать старые долги Ильфу и Петрову, которые и в советские времена явно подвергались дискриминации при составлении авторских словарей, включая конкордансы, что особенно заметно по хронологии присутствия их дилогии в академических словарях. В 1955 году словарь Н. С. Ашукина и М. Г. Ашукиной «Крылатые слова. Литературные цитаты. Образные выражения» включал всего три прецедентных феномена из «Двенадцати стульев»: высказывание «дело помощи утопающим — дело рук самих утопающих» и имена героев, ставшие нарицательными, Людоедка Эллочка и Остап Бендер.

В 2000 году в «Большом словаре крылатых слов русского языка» В. П. Беркова, В. М. Мокиенко и С. Г. Шулежковой их около 50. В 2001 году в «Большом словаре. Крылатые фразы отечественного кино» А. Ю. Кожевникова уже 144 словарные статьи, посвященные экранизации «Двенадцати стульев» 1971 года, и 136 статей — экранизации 1976 года.

Готов к печати и выйдет в этом году или начале следующего словарь «Крылатые слова в дилогии Ильи Ильфа и Евгения Петрова», который подготовили петербургские профессора Валерий Мокиенко и Константин Сидоренко, он будет содержать 1 тыс. словарных статей. Словом, что касается науки, то Киса и Ося здесь точно были и уходить отсюда не собираются.

Ближайшее будущее за бурно развивающейся сейчас компьютерной лингвистикой. У нее есть инструменты для полной текстовой паспортизации дилогии Ильфа и Петрова. При этом речь идет не об общеизвестных паремиях типа «дело помощи утопающим — дело рук самих утопающих», которые нам уже кажутся народными поговорками. Масса цитат и их дериватов из дилогии Ильфа и Петрова давно не поддерживаются кавычками и менее очевидны («не учите меня жить», «сбылась мечта идиота», «обратитесь во Всемирную лигу сексуальных реформ» и т. д.) или вообще полностью растворились в живом языке («жертва аборта», «запах потревоженной пыли» и много других).

Речь идет о том, без чего, перефразируя слова профессора Щеглова, массовый дискурс нашего времени был бы существенно иным. Так что литературное наследие Ильфа и Петрова неслучайно попало в фокус внимания ученых, и дальнейшее его исследование принесет науке еще много пользы. Надо ученым только не забывать слова Ильи Ильфа: «Все, что вы написали, пишете и еще только можете написать, уже давно написала Ольга Шапир, печатавшаяся в киевской синодальной типографии».

Сергей Петухов