архитектура выставка
В Вене, в музее декоративно-прикладного искусства МАК (Museum fuer Angewandte Kunst), проходит большая ретроспектива Захи Хадид. Заха Хадид считается самым перспективным архитектором ближайшего десятилетия, а саму выставку большинство западных критиков уже назвали главным архитектурным событием года. На выставке побывал обозреватель Ъ ГРИГОРИЙ Ъ-РЕВЗИН.
Заха Хадид показала и свою уже прекрасно известную благодаря невиданному количеству публикаций о ней ретроспективу, и новые проекты. Во Флоренции она строит новый вокзал, по счастью, на окраинах города. Это такое урочище, будто к городу подобрались враждебные геологические силы. Вдоль железной дороги вырывается глубокий каньон, его рваные края, собственно, и являются фасадами вокзала, и в поезда люди, провалившиеся туда, должны садиться на глубине 25 метров. Удивить этим нас трудно, у нас есть метро, но предметом пластического интереса архитектора здесь является ткань этой раны в теле флорентийской земли — края змеятся и рвутся так, будто это действительно разрыв на теле, и в разрыве нервного эпидермиса испуганно пульсируют смущенные своей обнаженностью внутренние органы. Душе-, а скорее телораздирающее зрелище.
В Лейпциге Заха строит новую фабрику BMW. Это здание несколько иного свойства, оно напоминает гигантскую автомобильную развязку. Это очень нервный тип пространственных образований — когда идущие друг под другом дороги вроде бы составляют единое целое, но на самом деле каждая из них стремится в свою сторону, каждая отрывается от другой, одна тянет на запад, другая на юго-восток, при этом еще одна в другую переходит. Каждый, кто тормозил перед трех-четырехуровневой развязкой, в растерянности пытаясь проследить траекторию этих скрученных лент Мебиуса, и понимал, что это препятствие не взять, вполне пережил удовольствие от подобной пространственной игры. В здании фабрики у Захи Хадид от трех до пяти этажей, они переходят друг в друга, но при этом каждый из них представляет собой как бы кусок дороги, идущей в свою сторону, каждый стремится оторваться от этого здания и улететь куда-то в другую сторону прыгающей электрической петлей на экране осциллографа.
В Сингапуре Заха Хадид строит целый городской квартал. Сначала берется простая прямоугольная сетка плана, на которой обозначаются жилые дома, магистрали, общественные здания — в общем, все как положено при строительстве нового городского района. А потом эту сетку — вместе с домами и магистралями — начинают гнуть. Знаете, как в компьютере, когда ухватил мышкой один квадратик сетки и тащишь его, а вслед за ним изгибается вся сетка, и квадратики начинают превращаться в какие-то странные лепестки, где-то зажимаются, где-то широко раскрываются, магистрали трансформируются в удивительные кривые, а стены домов начинают гнуться и оплавляться, будто бы через них прошла чудовищной силы энергия.
Все это проекты 2002 года, и все они сейчас реализуются. На выставке это — голова гигантской змеи, по которой построена вся экспозиция, а за ней следует собственно тело. Заха Хадид поражает не только каждым отдельным проектом, но и напором их количества. Все они гнутые, разорванные, искривленные, и их сотни. Экспозиция кажется полноводной рекой, текущей с чудовищной скоростью, так что на поверхности воды образуется бесчисленное количество воронок, затонов и омутов отдельных макетов, моделей и мерцающих электронных картинок отдельных зданий.
Понятно, почему Заха Хадид до такой степени популярна — это действительно что-то совсем новое, это действительно архитектура, которой никогда не было, и критика, настроенная на авангард (а другой, кажется, в архитектуре уже не осталось), не может ее не оценить. Понятно также, что у человека, не затронутого духом авангардности, подобные изыски вызывают сильнейшее отторжение. Мне очень не нравится эта архитектура кривуль и козюль, я иначе ощущаю свое тело, эстетика раны и разрыва, сталактитов и сталагмитов мне совершенно чужда. Но вряд ли эта выставка является лучшим местом для того, чтобы артикулировать свое отторжение. Скорее, она представляет собой уникальный шанс все же попытаться понять, в чем же дело.
Дизайн этой выставки поистине прекрасен, ибо он дает возможность не только увидеть архитектуру Захи Хадид, но и ощутить ее пространство. В прямоугольных залах музея прикладного искусства она выстроила змеящийся лабиринт, стены заменила натянутыми гнутыми полотнищами — экранами, на которые проецируются ее проекты,— словом, тут можно понять, каково будет в реальности в каждой из нарисованных ею построек. Центральный зал, в котором змея экспозиции начинается и в который она в конце концов возвращается, представляет гигантскую инсталляцию, которая называется "Ледяной шторм".
Это какие-то неясные синие кривули, переходящие друг в друга и образующие подобия стен. В центре они вздымаются двумя наклонными пиками, напоминающими голову акулы, в целом композиция вдруг напоминает перетекающие тела Сальвадора Дали из "Осеннего каннибальства", только вместо человеческих голов и частей тела здесь рыбьи. Нельзя сказать, чтобы я почувствовал себя здесь уютно. Но довольно многочисленные зрители общались с этой инсталляцией вполне по-свойски. В некоторых местах эти тела образуют своего рода горизонтальные плоскости, и на них с удовольствием возлежали национально разнообразные молодые архитектрисы, телом пробуя специфику Захиного формообразования. В какой-то момент картина начала напоминать "Турецкую баню" Энгра, и вдруг из этой аналогии что-то стало понятно.
Хотя Хадид англичанка, но, глядя на ее портреты, развешанные по всей Вене, этого не скажешь. Она родилась в Багдаде, и это в высшей степени восточная женщина, и хотя она монументальна, как наши женщины из правительства (мне кажется, Заха вполне могла бы строить в России — власти бы принимали ее за восточный вариант Валентины Матвиенко или Любови Слиски), но в самой ее пластике чувствуется этакая мусульманская нега. И вот если представить себе так любимые художниками XIX века сцены из султанского гарема, с огромными залами, заложенными и завешанными коврами, с горами каких-то подушек, образующих иногда хребты, иногда впадины, то получится пространство, очень похожее на то, которое предлагает Заха Хадид. Пространство, в котором странно ходить — правильнее или летать под тихую музыку, или томно ползать. Пространство, в котором нет стен, а есть только диваны да ширмы. Пространство, не разделенное архитектурой, а соединенное пуфиками, подушками, тюфяками и лежаками.
В самой ее графике, в самой линеарной пластике ее чертежей чувствуется сходство с линиями сур Корана, когда про каждую линию не совсем понятно, какой букве она принадлежит, а порой даже — какой строке, когда все это в целом больше похоже на изысканное переплетение силовых линий, чем на текст, и воздействовать должно не по словам и не по строкам, а целиком, как тавро. Разумеется, все эти аналогии должны содержать в себе поправку на то, что перед нами высокотехнологичное восточное мировосприятие. Та же станция BMW выглядит как калиграмма, но как техногенная калиграмма. Про воителей ХХ века кто-то удачно сказал "Чингисханы с пулеметом". Так вот, Заха Хадид — это "одалиска с компьютером". Свою интуицию телесности и пространства, очень восточную по происхождению, она переводит в сегодняшний высокотехнологичный западный мир.
В результате она достигает сильнейшей притягательности именно для западного менталитета. Это пространство неопределенных аналогий, оно кажется родственным и сюрреализму с его тягучей телесностью, и пластике компьютерной сети, и ощущению новой децентрализованной глобальности, архитектонике мира, в котором границы — скорее фигуры соединения, чем разделения. В общем, что-то такое совершенно иное, которое кажется вместе с тем чем-то очень своим и современным — идеальное поле концентрации симпатий.
Так что в ближайшее время Хадид действительно останется самым популярным архитектором Запада. Проблема здесь, разумеется, в Вене. Если бы принц Евгений Савойский в 1683 году не остановил здесь воинов Кара-Мустафы, если бы турки захватили Европу, такой тип пространства и такое переживание телесности было бы для этих мест вполне будничным и повседневным, а самым последним писком здесь казались бы прямоугольные здания с колоннами, которые четко членят город на декартовские прямоугольные сетки и полны достоинства завершенных, законченных и не желающих ни в кого перетекать тел. А так получилось, что мусульманский Восток триумфально пришел в Вену только сейчас.