Революция в отношениях врачей и пациентов вроде бы произошла. «Медицинская прописка» отменена, деньги идут за пациентом: теперь он сам решает, где и у кого лечиться по госквоте. Пал бессмысленный и жестокий запрет на посещение родственников в реанимации. Но чтобы добиться того, что ему и так положено, пациенту порой нужны редкое упорство и стальные нервы. Почему так получается?
Фото: Юлия Кауль
Неделю назад я присутствовал на трансплантации почки в Национальном медицинском исследовательском центре (НМИЦ) здоровья детей. Донором для 15-летней Вики стала ее мама Людмила. Для того чтобы это произошло именно в НМИЦ здоровья детей, матери пришлось вступить в противоборство с системой медицинских квот. Давно было ясно, что девочке не обойтись без трансплантации: ее собственные почки медленно умирали. Семья живет в Мончегорске, где еще не очень привыкли работать с детской почечной недостаточностью. Поэтому Вику положили в Мурманскую областную детскую клиническую больницу — там мама с дочкой и познакомились с московским хирургом-трансплантологом из НМИЦ здоровья детей Михаилом Каабаком, который приехал для консультаций. Это распространенная форма работы: врачи крупных федеральных центров консультируют в регионах, а потом некоторых пациентов приглашают к себе.
Вначале все шло гладко. Мама с дочкой получили квоту на трансплантацию и отправились в Москву. Свой выбор они уже сделали: Каабак и НМИЦ здоровья детей вызвали у них доверие. Назначили дату операции, и тут медицинское законодательство повернулось к мончегорскому семейству неожиданной стороной. Дело в том, что принцип «деньги идут за пациентом» реализован в России не до конца. Квоты дают не только пациентам, но и медицинским учреждениям. Каждая больница получает право в течение года принять по квоте определенное количество пациентов. Если больнице дали десять квот на трансплантацию и там уже сделано десять операций, а тут появляется одиннадцатый пациент со своей квотой, реализовать свое право у него может не получиться.
НМИЦ здоровья детей свои квоты на трансплантацию в этом году исчерпал, разрешение на еще одну операцию сверх квот Минздрав ему не дал. А Людмилу и Михаила Каабака неожиданно пригласили на консилиум в Центр трансплантологии и искусственных органов имени академика Шумакова. Учреждение в некотором смысле головное, потому что его директор Сергей Готье — главный внештатный трансплантолог Минздрава РФ.
«Никакого консилиума не было,— рассказывает Людмила.— Сергей Готье вызвал меня к себе в кабинет одну и стал говорить странные вещи. Как будто кто-то ему позвонил и очень просил прооперировать нас именно в его Центре Шумакова. И что в НМИЦ здоровья детей будут использовать дополнительные препараты, а здесь можно обойтись без них. Но я уже выбрала, где лечиться, я знала, что дополнительные препараты позволяют почкам прослужить дольше, и отказалась. Он, мне кажется, очень разозлился и заявил, что нам придется ждать несколько месяцев! "И подожду",— сказала я». Людмила гордо вышла из кабинета, но вскоре ее снова туда вызвали. «Пришлось сделать много звонков и просить, я сделал почти невозможное,— сказал Готье.— Можете оперироваться в НМИЦ здоровья детей».
Оставим в стороне вопрос, кто мог просить Готье за никому не известных маму с дочкой и надо ли могущественному главному трансплантологу кого-то упрашивать, чтобы перераспределить квоты. В любом случае ясно, что на месте Людмилы мало кто сумел бы устоять. И законодательная половинчатость — только одна из причин ущемления прав пациента. Еще одна важнейшая причина — иная модель, долгие годы существовавшая в России, когда решение о ходе лечения принимает всего один человек — врач. И объяснять пациенту, почему он сделал так, а не иначе, есть ли другие варианты, считается ниже его достоинства.
На Западе врач и пациент шли к партнерству десятилетиями, обучение навыкам правильной коммуникации с пациентом сейчас там один из обязательных элементов медицинского образования. У нас частная медицина пока учится этому заметно быстрее государственной. Когда я недавно был у врача в частной клинике, он сделал совершенно неожиданную для меня вещь — встал, протянул руку и сказал: «Давайте знакомиться. Меня зовут так-то. А вас?» Очень простая вещь. Но не пустяк.