В Мариинском театре программой одноактных балетов Джорджа Баланчина открылись самые ожидаемые гастроли: после тридцатилетнего перерыва в Петербург приехал New York City Ballet. Первое же выступление американцев стало одним из ярчайших впечатлений сезона, считает ЮЛИЯ ЯКОВЛЕВА.
Смерть Баланчина сравняла ставки. New York City Ballet тоже стал театром-музеем. И теперь ждали, что он приедет в образе испуганного наследника, отчасти даже вырожденца, не дыша освободит от стружки и выставит на сцену хрупкие вещицы, доставшиеся от знаменитого дедушки.
Открывать гастроли американцы и впрямь решили самыми знаменитыми экспонатами: "Серенадой" Чайковского, "Симфонией в трех движениях" Стравинского и "Симфонией до мажор" Бизе. Это спокойные, академичные, давно признанные вещи. Первая и последняя, кстати, давно идут в повседневном репертуаре Мариинки именно по разделу "Золотая классика ХХ века". И именно эти вещи произвели в зале невиданный переполох. Я с ужасом косилась на видимых в темноте людей в партере: спина напряженно выпрямлена, взгляд прилип к сцене. Конечности непроизвольно подрагивают, как бы под гипнозом отзываясь на движения танцовщиков; кто-то даже подпевал. От финальной овации звенела люстра. Для балетного полупокойника, за которого многие до сих пор держали NYCB, согласитесь, неплохо.
Уже просто своей физикой труппа производит колоссальный эффект. Когда на "Симфонии в трех движениях" занавес открыл шестнадцать пар выставленных по диагонали ладных ног, в зале застонали балетоманы. Ни одного бракованного экземпляра — при том что все были одеты в безжалостные к физическим изъянам белые купальники. И когда на сцену вылетела ультравиртуозная Венди Виланд, в сравнении с ней померкла даже записная мариинская красавица Светлана Захарова: суховатые точные ноги легко несли узкобедрое мальчишеское тело, а руки с мышцами теннисной звезды ловко и сильно брали форс в турах. Такое ощущение даже, что танцовщики NYCB не уродились такими и вымуштрованы в Школе американского балета, а спроектированы специально для балета в каком-нибудь бюро промышленного дизайна.
Слухам, впрочем, поверить несложно: возможно, у себя дома, в Нью-Йорке, оттанцовывая текучку, эти же самые люди вполне производят впечатление труппы, лучшие годы которой позади. Вполне возможно, что дома они танцуют, погруженные в размышления о своих лысых покрышках, дате аванса и ушедшей в загул няне. Но зная о потрясающей экзальтации, по-балетному очень наивной и по-американски немного смешной экзальтации, в которую при упоминании имени Баланчина моментально впадают обитатели NYCB, особенно примы в отставке, можно предположить, что случилось в Петербурге. Баланчина там называли не иначе как "боженькой". Теперь они танцуют в его родном городе, в его родном театре. Большинство — впервые. И это как паломничество. Кордебалет просматривался хорошо. На всех лицах было написано одно: в этот момент их "боженька", клубясь где-то среди пляшущих наяд на плафоне Мариинки, смотрел на них с небес. И они не могли его подвести. Даже когда Валерий Гергиев, дирижируя "Серенадой", выставлял нещадные темпы, они успевали за ним, пусть и жертвуя подчас согласованностью кордебалета. Даже когда непривычно узкая сцена Мариинки заставляла поджимать прыжки, они все равно умудрялись поражать легкостью, напором и размахом. И даже когда изощренный плотный танец вкупе с усилиями Валерия Гергиева почти не оставлял возможности для личной инициативы, этим девушкам все равно удавалось еще круче заламывать траектории на поворотах, оттягивать паузы, точно выстреливать вверх позой и по-мужски уверенно и крепко слаживать концовки вращений. Мариинка танцует Баланчина с начала 1990-х. И ни разу нельзя было заподозрить, что он может быть таким. Что "Серенада" ужасно эротична. А "Симфония до мажор" вызывающе театральна. Несколько лет назад смягченный, задумчивый "русский Баланчин", привезенный Мариинкой в Нью-Йорк, вначале вызвал оторопь, потом пленил, а потом заставил считать себя художественным фактом. Теперь баланчинская империя явилась и нанесла ответный удар.