"Политическая психология" подписана именем, наводящим на мысль о псевдониме,— Андрей Андреев. Чтение проходит рывком — сначала скучно, а после понимания, что происходит, очень смешно. Впрочем, оговорюсь, эти эмоции испытывает человек с гуманитарным образованием. Возможно, политик из физиков найдет в книге совсем иной вкус.
Сначала книга выглядит как ликбез по методикам гуманитарного анализа 60-70-х годов, краткий справочник для студентов-структуралистов по курсу "введение в специальность". По отношению к политикам используются следующие виды анализа: мотивный (наиболее устойчивые топосы), ассоциативный (устойчивые связи понятий), мифологический (возведение сюжетных ходов к архетипическим схемам), ролевой по Проппу (анализ устойчивых ролей по схеме "волшебной сказки") и т. д. В результате их применения создается карта политического сознания, схожая с тем, что в 60-е годы так любили семиотики, рисуя нам "картины мира" индоевропейцев или африканского племени ибо.Осознание этого сходства и придает происходящему комический эффект. Автор этих строк выяснил, что всегда придерживался неверных представлений о политике. Политика виделась ему пусть не особенно, но все ж таки интеллектуальной деятельностью. Казалось, что у политика есть какая-то мысль, идея, пусть очень простая, но сознательная. Особенность этого вида интеллектуальной деятельности виделась в том, что простую мысль здесь, постоянно превозмогая интриги врагов и организуя собственные, нужно повторять с большой упертостью, десятилетиями. Если, скажем, у ученого должно быть несколько глубоких идей в год, а у журналиста очень много мелких, то у политика — всего одна мелкая идея за выборный цикл, однако же он должен талдычить эту идею с куда большим напором, чем ученый или журналист.
Так вот, подобное представление о политике невероятно завышено. Все описанные методики анализа вырабатывались исключительно для анализа деятельности, так сказать, бессознательной или, точнее, на границе сознания — для исследования палеолитических культур, простейших форм фольклора или же для изучения бреда людей, страдающих психическими расстройствами, маниями, фобиями и т. д. Условно говоря, ни один из членов племени ибо сам по себе не осознает своей картины миры, он получает ее в готовом виде от родителей, из мифов, ритуалов, а чтобы описать ее как целостную картину, требуется как раз ибоист-структуралист.
Как выясняется из книги Андреева, в политике то же самое. Деятельность политика тоже по преимуществу бессознательна. Сам не зная почему (влияние родителей, воспитательных травм, товарищей по партии и т. д.), политик выдает какие-то речи, сентенции, программы, и если к ним относиться как к сознательному речепроизводству, то получается полная галиматья. Однако ж если проследить мотивную структуру, устойчивые ассоциации, символизации, наиболее часто встречающиеся пассажи, применить мифологический анализ, то можно все же привести темное сознание этого дикаря в удобопонимаемую форму.
Странно, что в методиках анализа господина Андреева не упомянут фрейдизм. Основным материалом для прояснения картины мира политика является его язык (речи, статьи, интервью), а имея в виду особенности наших политических деятелей, как это было принято говорить среди структуралистов, семиотику матерной языковой деятельности, здесь можно было бы ожидать многое проясняющих результатов. Политики разделятся на орально и анально фиксированных, фаллоцентриков и более склонных к такой-то матери и т. д., а в зависимости от итогов голосования можно будет определить и фиксации населения по этим важным народно-психологическим вопросам.
Это сильный удар по тем, кто еще испытывал какое-то уважение к политической деятельности, но лучше уж понимать, с кем имеешь дело. А кроме того, можно все же мыслить себе политиков не только как дикарей или пациентов психиатра, а и как художников, мифотворцев, авангардистов, которые тоже с успехом поддаются всем названным формам анализа.
Михаил Герман написал по-своему замечательную книгу про парижскую школу живописи. Пикассо и Брак, Бранкузи и Цадкин, Модильяни и Шагал, Аполлинер и Макс Жакоб — все это создает своего рода фору интереса, которую Герман в целом отрабатывает. Фактической информации — тьма, характеристики произведений иногда оригинальны, хотя в книге довольно много искусствоведческого глубокомысленного любомудрия типа "Бранкузи — из тех подлинных художников-мастеров, для которых искусство было не только главным, но и единственным смыслом жизни". Но в целом прекрасное искусствоведческое исследование. Поражает одно.
Все же именно здесь, в Париже, была уничтожена пятисотлетняя традиция новоевропейской художественной школы. Все же искусство это революционно, и во имя чего произошла эта революция, остается вопросом. Герман пишет так, будто это вовсе не центр мирового авангарда, а какой-то прелестный городок малых голландцев типа Брюгге и с искусством этих людей все уже до такой степени понятно, что писать скучно, а вот интересно, где они жили, как ели, во что одевались, кто с кем был знаком, кто у кого был на свадьбе.
Можно сказать, что перед нами скорее не история парижской школы, а путеводитель по Парижу художников начала ХХ века. Правда, из разряда "диванных", не из тех, с которыми ходят, а которые почитывают культурные девицы перед поездкой в Париж, чтобы вспомнить Модильяни (а лучше Анну Ахматову и Жанну Эбютерн) в перерывах между шопингом и флиртом. Париж у Германа выглядит уютнейшим городком, с чудными галереями, колоритнейшими маршанами, приятнейшими кафе и обаятельнейшими их посетителями. И все это, несомненно, так и есть, только это чудовищнейшим образом не вяжется с миром кубизма и экспрессионизма. И главное недоумение — чего же их так колбасило, если все там было так хорошо?
Вдруг на ум приходит странная аналогия. Знаете, в путеводители советского времени — неважно, посвящались они Парижу или Омску — необходимо было вставлять сведения из истории революционного движения. Как правило, авторы этих путеводителей бывали влюблены в описываемые ими города. Города оказывались на редкость обаятельными и уютными, с музейчиками-церквушками-ресторанчиками, и как-то так мило и естественно в текст входили слова о том, что вот здесь, в этом кафе, сидел Ленин со товарищи и кипел исторически важными беседами. "Революция,— говорил он,— только тогда чего-то стоит, когда умеет защищаться. Чем больше попов мы сумеем под это дело расстрелять, тем лучше". И прихлебывал эль, бархатистостью которого и поныне славится этот уютный кабачок.
Так что политики и художники-авангардисты отличаются сходством не только в том, что действуют в основном бессознательно, но и в том, что в итоге их жизни остаются какие-то похожие следы. Смысл их деяний никого не волнует, зато остается чувство приятного уюта от того, что в прошлом они освоили наши любимые города, обсидели лучшие кафе и отдегустировали пиво, выяснив, какие сорта лучше.
Андрей Андреев. Политическая психология. М.: "Весь мир", 2002
Михаил Герман. Парижская школа. М.: "Слово", 2003